Я взяла ее на руки, но ее тело показалось мне тяжелым, таким тяжелым, что я ее чуть не уронила. Она отчаянно вцепилась в меня, словно хотела сказать: «Мама, я здесь! Мама, пожалуйста, посмотри на меня! Мама, люби меня!» Я машинально прижала ее к себе, потому что именно это должна была делать, чтобы походить на мать. Быть может, она почувствовала всю мою пустыню в этом объятии, потому что вдруг заплакала. У меня не было сил ее положить. Я долго сидела так в глубоком оцепенении. Она кричала, пока у нее не кончились силы. Плач перешел в стон, потом в судорожные вздохи. Ее маленькое тельце вздымалось, как будто она играла в чехарду со своим горем. Вдруг она уснула, держась за мой палец. Я ухитрилась встать с ней на руках. Медленно дошла до детской и положила ее в чужую колыбельку.
Воспользовавшись тишиной в квартире, я села за письмо Селене. Уже почти месяц она писала мне, а я не отвечала.
Севрский договор был подписан 11 августа 1920 года. Этот договор закрепил распад Османской империи. На северо-востоке должна была образоваться Армянская Республика. Но он так и не вступил в силу…
Рождество 1920 года было особенно грустным: в декабре Красная армия вошла в Ереван, и Армения стала советской республикой. Все наши мечты о независимости рухнули, и я снова увидела лишь бесконечное проклятье, вечно нависавшее над моим народом. Три года спустя договор, подписанный в Лозанне 24 июля 1923 года, зафиксирует границы современной Турции. Он придет на смену Севрскому договору, и в нем не будет даже упоминания о существовании Армении.
Тогда, дорогая моя детка, я захотела окончательно оторваться от своих корней и больше не быть армянкой. Все это принесло мне лишь страдания и скорбь. Я совсем потеряла интерес к политике, решив, что лучше все забыть. Как я ошибалась! Память помнит помимо воли, потому что она не только запечатлена в наших душах, она – нить, из которой соткана сама история наших жизней.
27
Через год Жорж пришел однажды вечером с работы и позвал меня в гостиную.
– Луиза, мы переедем в Бейрут. Я открываю там филиал.
Я не нашлась, что ответить, но знакомый страх захлестнул меня всю.
– Мы не можем побыть здесь еще немного?
– Бейрут тебе очень понравится, Луиза, вот увидишь.
– Но Жорж… Я не могу уехать. Пока еще нет!
Я отчаянно цеплялась за события моих рваных дней, хоть они и повергали меня в глубокое смятение. Я не хотела покидать все, что мне было знакомо, и начинать все заново где-то еще, снова и снова.
– Луиза, ты полюбишь страну кедров. Доверься мне, – убеждал меня Жорж.
Все всплыло в памяти: фото моего кедра на стене моей комнаты в Мараше, мы с Марией слушаем его дыхание, прижавшись ухом к снимку… Мои родители познакомились в Бейруте. Что же найду там я?
Я собиралась медленно, складывая в чемоданы вещи, которыми не дорожила и вполне могла бы оставить. Мои дни были заполнены мытьем, уборкой, сборами. Мне хотелось увезти с собой нашу голубую комнату с ее лавандовым облачком. Но небо мне не принадлежало…