Аромат изгнания

– …Но экономические трудности, разорительная политика беев и иностранное влияние привели к серьезному финансовому и политическому кризису. Франция захватила нас и навязала беям свой протекторат, вызвав мощную антиколониальную реакцию в стране. Мне было тридцать три года, мы проводили бурные ночи, переделывая мир и мечтая выгнать французов из страны. А потом жизнь забросила меня в Ливан, на который Франция получила мандат в тысяча девятьсот двадцатом году! Я сделал вывод, что от судьбы не убежишь, и выучил французский!

Он рассказывал мне тысячи забавных историй шутливым тоном, в котором я улавливала порой тень боли.

– Я любил запах жасмина, когда вечер испускал свой последний вздох. Ночь накрывала все, и аромат цветов пьянил меня.

Я закрывала глаза и видела наш сад в Мараше, тоже полный бесконечных запахов.

– А торговка ботаргой[9] любила меня и всегда давала пару кусочков…

Он терялся в извилистых улочках своих воспоминаний. Вода его рек поднималась, без устали орошая выжженные берега.

– Вы становитесь почти моей родственницей.

– Предпочитаю быть вашей родственной душой.

– Что ж, договорились! Назначаю вас!

Рим запрещала ему есть сладости, потому что у него была больная печень, но он умолял меня принести ему печенье маамуль и молочный крем.

– Ставки сделаны, Луиза. Полно, не глупите!

В конце концов я уступила. Каждый раз я приносила старику запрещенные лакомства, доставлявшие ему такое удовольствие. Он подносил сладости ко рту с тем же изяществом, что и дедушка, не спеша, и давал им таять на языке, прежде чем проглотить, блестя глазами. Наевшись, он улыбался мне благодарной улыбкой. Рим ничего не знала об этих пиршествах, уж я постаралась. Мы все прятали, когда она входила в комнату, чтобы подать нам кофе. Но стоило ей закрыть дверь, как лавина сладостей выныривала из тени, целый мир фисташек, пирожных кадаифи и сахарной глазури. Соломон макал все в кофе. Кусочки печенья падали в чашку, плавали на поверхности и медленно таяли.

Каждый раз, когда я входила в комнату, он задавал один и тот же вопрос:

– Какой я сегодня желтый? Светло-желтый или темно-желтый? Золотистый или лимонный?

– Вы желтый как солнце, Соломон.

Однажды утром я получила письмо от Муны, и мне пришлось сесть, чтобы дочитать его, такую боль оно мне причинило.

Дорогая Луиза,

Я не знаю, говорила ли тебе Луна о своих планах, но, кажется, ей трудно живется в Бейруте. Наверно, слишком много воспоминаний. Она попросилась приехать к нам сюда, в Египет, чтобы окончить школу и жить с нами. Я пишу тебе об этом так запросто, потому что думаю, что это хорошая идея, ей надо развеяться. Смерть Жоржа и Амбры стала для нее тяжелым ударом, как и для всех нас. Наверно, пора ей сменить обстановку. Скажи мне, что ты об этом думаешь. Мы всегда любили тебя и считали своей дочерью, но ты не подпустила нас к себе. Я знаю, что жизнь тебя не щадила, и хочу тебе сказать, что мы с Самиром всегда готовы тебе помочь. Так же как и Селена, Камиль и даже негодник Зияд. Как мы с ним намучились, если бы ты знала! Луиза, я знаю, что все это наверняка тебя огорчит, но мы хотим только добра Луне.

Крепко тебя целуем.

Муна

Итак, Луна решила уехать и даже не потрудилась меня предупредить…

Я не знала, стоит ли в этот день идти к Соломону, но все же решила пойти, боясь снова кануть в зияющие бездны. К его дому я шла медленно. Ноги казались такими тяжелыми, словно асфальт засасывал меня. Я вспомнила, как ходила по Бейруту с Амброй, вспомнила наши танцевальные прогулки по залитым солнцем тротуарам. Как мне тебя не хватает, Амбра, еще и сегодня, после пяти лет без тебя! Пять лет, которых я не помню, пять долгих лет без твоего звонкого смеха…

Я вошла в комнату Соломона, силясь скрыть грусть, сжимавшую мне сердце. Но он видел меня насквозь.

– Поэтесса сегодня печальна.

Это был не вопрос, а утверждение, ответа не требовалось.

– Моя дочь уезжает.

– «Ваши дети – не ваши дети. Они – плод желания жизни самого по себе». Вам знакомы эти слова Халиля Джебрана? Раскройте ладони и дайте воде утечь. Бегайте, ешьте сладости, говорите с жалким старикашкой вроде меня и смейтесь, потому что вы живы, барышня.

– На что мне эта жизнь, такая душная?

– Составить компанию больному старику для начала!