Аромат изгнания

Я продолжала быть поэтессой для всех, распутывала клубки жизней, ткала вечные узы, исправляла ошибки, объяснялась в горячей любви. И снова Жиль был прав. Я писала для памяти. Я больше не пыталась бежать от своей жизни, прячась в чужие.

Однажды Эстрелла сообщила мне о рождении дочери.

У нее чудесные светлые глаза, Луиза. Ты наверняка сказала бы, что небо хранит ее и подарило ей немного своего цвета, чтобы веселее были ее ночи. По вечерам я читаю ей сказку про разноцветную бабочку и дарю лавандовые поцелуи. Как бы ты полюбила ее!..

Луна, нам удалось разорвать генетическую цепь несчастий. Чтобы мы жили нашей настоящей жизнью, чтобы наша история была нашей историей, чтобы наши горести были нашими горестями, наши слезы нашими слезами, и чтобы наш смех уносил их с собой.

35

В 1975-м началась война, и в очередной раз рухнули мои мечты о спокойной жизни. Бомбежки разрывали ливанскую ночь, сметая безмятежность. Она расцветала, когда наступала тишина, и я слушала ее, потому что не спала; мне нужно было все меньше сна. От непрестанных конфликтов и нехватки свободы я снова споткнулась о жизнь, и печаль овладела моей душой. Ко мне приехал Жиль. Мне нравились наши морщины. Мы не могли состариться – мы, прошедшие через вечность.

– Луиза, я на год старше тебя, и я прошу тебя поехать со мной в Армению. Мы с женой позаботимся о тебе, – уговаривал он меня.

– Жиль, я на год младше тебя, и я останусь здесь!

Он больше ничего не сказал, понимая мое решение, хотя все рвалось вокруг и война производила на свет новое сломленное поколение.

– Я хочу покинуть Ашрафию, – призналась я.

Он повез меня в горы, в то самое место, куда возил Жорж, когда мы приехали в Ливан. Увидев тот маленький домик в долине Кадиши, я поняла, что мое изгнание подошло к концу. Фотография кедра, потерянная во время бегства из Мараша, и все чудеса моего детства были теперь передо мной. Это был настоящий кедровый лес с достаточно густой зеленью, чтобы развесить сушиться на солнце мою жизнь с ее радостями и ее вопиющими воспоминаниями. Жиль, Валид, Нахель и все остальные, для кого я писала столько лет, помогли мне устроиться, невзирая на людское безумие, бушевавшее вокруг.

Валид приезжал ко мне каждую неделю, несмотря на бомбежки, и привозил с собой множество просьб. Я садилась за стол, доставала красный пенал и занималась привычным делом. Писала письма, стихи и признания в любви, бросая вызов страху.

В тот год мне сообщили о кончине сестры Марии.

Маленькая Мария, разве выжила бы я без тебя? Разве могла бы продолжать дышать, если бы не была ослеплена все это время памятью о твоей прелести? Прескотт ждет тебя на облаке, в тени солнца, озарившего наши жизни. Все, кого мы любили, ждут тебя… Там, на облаке, дедушка, папа, мама, Пьер, Жорж и Амбра. На облаке все, кого я люблю. На облаке все, кого мы однажды потеряли. На облаке нет смерти. На облаке только вечность…

Когда закончилась война, в 1991-м, я поняла, что прожила девяносто лет. Я была очень старой женщиной… Я сумела пересадить в клочок земли то, что осталось от моего сердца, и оно стало плодоносящим деревом. Я любила свое лицо, на котором запечатлелась история моей жизни. 1991-й был еще и годом независимости Армении.

В прошлом году Луна приехала в Ливан с Эстреллой и ее дочерью. Четыре поколения смотрят в лицо истории. К тебе, дорогое мое дитя, к тебе, дочитавшей эти тетради, я обращаюсь. К тебе и твоим пылким мечтам, чтобы они не погасли в равнодушии мира. Вращайся с этой землей, держи ритм ее движения, а когда она медлит, подтолкни ее слегка, чтобы она не забывала никого из своих детей.

Мы прожили эту реальность бойцами, борясь за жизнь. Мы бились с тьмой и чиркали спичками под проливным дождем, чтобы осветить ледяные ночи. Быть может, мне сохранили жизнь для того, чтобы я могла свидетельствовать о нас, какими мы были. До такой ли степени отличается жертва от своего палача? Разве все мы не совершали в повседневной жизни мелких преступлений против человечности, не сохранив даже памяти о них? Разве то, что присутствует в каждом из нас в ничтожно малых дозах, не должно однажды выплеснуться в том или ином месте, дабы утолить поток наших мелких бытовых ненавистей?

Однажды утром Йорайя, дочь моих соседей, принесла мне письмо от Жиля, чье сердце все еще билось так же сильно, как и мое. Он присутствовал в моей жизни больше, чем многие люди, которых я встречала ежедневно все эти годы.