Аромат изгнания

В кухне повисло молчание. Я украдкой наблюдала за ней. Ей было тридцать три года. Ее лицо утратило детскую округлость. Тело сохранило постоянную напряженность, словно она всегда готовилась принять удар. Я снова почувствовала невозможность контакта с ней. Ее взгляд был острым, словно нож, и я, как обычно, съежилась, когда он устремился на меня. Это был взгляд разочарованного детства, взгляд обделенного. Мне надо было выговориться, но я старательно избегала смотреть на нее.

– Прости, Луна.

Я почувствовала в ней злость и отчаянное желание убежать, лишь бы не слышать того, что я хотела ей сказать.

– Прости за все, чего я не сделала, прости за все, чего не сказала. Это не по твоей вине, Луна. Ничто и никогда не было по твоей вине. Это я была разбита вдребезги и не могла ничего дать.

– Ты же дала Амбре.

– Но с ней я тоже не была матерью, ты сама мне это написала.

– Луиза, я ничего у тебя не прошу. Я не за этим приехала.

– Я только хотела тебе сказать то, чего сказать так и не сумела. Сказать, что я люблю тебя.

Я посмотрела ей в лицо, но она отвернулась. Я обошла стол и обняла ее – за все те годы, когда она молила моей любви, и за все те годы, когда я ей в любви отказывала. За все те годы, когда она протягивала мне руку, и за все те годы, когда я ее отталкивала. За младенца, которому я не могла дать имя, за мои пустые дни, за мою историю, которой я ее обременила, и за мои бездны, в которые я ее увлекла. Она боролась с собой, чтобы не растрогаться, и вдруг припала ко мне, расслабившись в моих объятиях, которые были наконец материнскими тридцать три года спустя.

Она пробыла в Бейруте несколько дней, за которые успела приручить Эстреллу. Мы колесили по Ливану на машине Валида. Я смотрела, как проносится мимо пейзаж моей жизни. Ветер, врываясь в открытые окна, уносил остатки нашей горечи. Я берегла тонкую ниточку, связавшую нас друг с другом, ведь любой пустяк мог порвать ее вновь.

Когда настало время им уезжать, меня лишь слегка царапнуло. Луна, вернувшись за дочерью, в очередной раз показала мне, что у меня ничего нет. Я вспомнила слова, произнесенные дедушкой много лет назад, когда пропала Пия: «Птица тебе не принадлежит. Никто не должен ставить решетки в своем сердце».

Эстрелла обняла меня. Луна подошла и стояла передо мной, не зная, как себя вести. Я крепко прижала ее к себе. Они сели в белую машину Валида. Я провожала их взглядом, пока они не скрылись вдали.

Мать и дочь наконец-то соединились на дороге жизни…

Они поселились в Париже. Я регулярно получала от них весточки. Мне стало легче жить, потому что Луна больше не бежала от меня. Поначалу она приписывала лишь несколько слов, в спешке нацарапанных на письмах Эстреллы. Но мало-помалу я стала получать письма и от нее, коротенькие, немногословные, но настоящие. Я отвечала на них с легкостью, как приближаются к птице, боясь, что она улетит. Когда я давала волю своей любви, она не отвечала мне неделями. И я терпеливо ждала ее возвращения.

Эстрелла непременно хотела, чтобы я переехала к ним в Париж, и забрасывала меня умоляющими письмами.

Луиза,

Я уже украсила твою комнату. Я выкрасила стены в голубой цвет и нарисовала облачко для тех, кого ты любишь. Я ужасно по тебе скучаю. Я не понимаю, почему мне нельзя жить с тобой и с мамой. Здесь я скучаю по тебе, а если вернусь в Бейрут, буду скучать по ней. Ну что за головоломка? Я дочь вам обеим и почему-то всегда должна быть в разлуке с одной из моих матерей…

Эстрелла,

Спасибо тебе за облачко и за всю голубизну неба, но я не могу покинуть Бейрут. Я слишком много раз ступала на путь изгнания, и теперь моя жизнь здесь. Я не могу снова оторваться от своих корней. Ты должна радоваться, что у тебя две матери, которые тебя любят и заботятся о тебе. Не жалей о разлуке со мной, я ближе, чем кажется. Очень часто я мысленно переношусь в Париж. Будь ты внимательнее, почувствовала бы мое присутствие. Закрой глаза, и ты поймешь, что я совсем рядом. Не теряй времени, мучаясь разлукой, потому что я с тобой.

Луиза