В сентябре 1943-го бригаде присвоили гвардейское звание, и она стала именоваться 7-я отдельная гвардейская истребительно-противотанковая артиллерийская бригада Резерва Главного Командования. За время войны нам присвоили почетное наименование "Тернопольская" и наградили орденами Ленина, Красного Знамени, Богдана Хмельницкого, Суворова и Кутузова. Наш полк стал именоваться 320-м гвардейским истребительно-противотанковым артиллерийским полком.
Тяжелые бои развернулись под Киевом. Развернулись настолько сильные сражения, что в нашей батарее уцелело только два орудия, а в других батареях полка напрочь весь личный состав и пушки выбило. И тут нас бросили под Малин, откуда мы еле-еле удрали. Как получилось? Заняли на кладбище огневую позицию, и в это время контратаковали немецкие танки. Я насчитал 43 стальные машины, поддерживаемых массами пехоты. Мы же со своими жалкими двумя орудиями гадаем, стоит ли открывать огонь, и тут подбежал заместитель командира полка по строевой части, приказал ни в коем случае не стрелять, потому что осталось только два орудия. И мы сразу же дали деру. Здесь я впервые увидел, что человек может оцепенеть от страха, раньше читал об этом в книжках и был уверен, что все это выдумки. У нас в расчете был старшина Хренов, он так испугался 43 немецких танков, что не мог пошевелиться. Я его схватил за руки, а бедняга от страха весь трясется. Быстренько посадил на станину орудия, но пока с ним возился, вражеские бронетранспортеры нас заметили и открыли огонь с ходу, к счастью, пули не попали. Мы стали удирать, а бронетранспортеры ринулись за нашими автомашинами, так что поиграли в "кошки-мышки". Когда добрались до деревьев, то в лесу пустили дымовые шашки, после чего под видом дыма скрылись. Бесполезно было воевать с таким количеством танков. Но и сами заплутали в чаще, ведь холодно было, в лужах грязь покрылась льдом, но лед был еще тонкий, и одна автомашина провалилась в воду. Вытащили только орудие, машину бросили.
Не думайте, что наступление Красной Армии сводилось к постоянному "Вперед! На Запад!" Все было на передовой: и наступали, и отступали.
Дальше мне довелось побороться с танками противника. Несмотря на то, что мы находились на прямой наводке, с танками противника встречались не так уж и часто, хотя в кузове грузовика всегда валялись ящики как с бронебойными, так и с осколочно-фугасными снарядами. В тот же раз мы подъехали к какому-то полуразрушенному селу, спрятались за угол дома, а немецкие танки пошли мимо нас по дороге. Один танк я подбил в борт, позади него торчала печная труба, на которой сидел немецкий пулеметчик, он стал нас обстреливать, тогда командир орудия приказывает: "Ориентир такой-то, пулеметчика уничтожить!" Первым же снарядом уничтожил этого пулеметчика. Метров 150 до трубы было, а танк стоял в 70 метрах от орудия. Нашей пехоты впереди, как обычно, не было, она быстро от вражеских танков удирала. Вообще-то по правилам боя мы должны были стоять за пехотой, но обычно одновременно воевали и за пехоту, и за артиллерию. А дальше я даже не понял, как мимо меня пролетела бронебойная болванка. Второй вражеский танк спрятался за первым и ударил в мое орудие. Как я остался жив, не знаю, снаряд пролетел мимо правой руки, только щиток как алмазом отрезало. А товарищ, командир орудия, кричит: "Автоматчики нас обходят, отбой орудия". Это я так долго рассказываю, а на войне все происходило мгновенно, мы дали деру, чтобы не попасть в окружение. Если бы еще пять минут, то нас бы накрыли. И снова наступление. Ну что еще вспоминается? При освобождении Львова под огнем противника выкатили орудие на открытую огневую позицию, чтобы поддержать нашу пехоту. Стреляли по пехоте и по пулеметным точкам противника. На войне по-другому нельзя было.
Дальше была Польша. Начались бои за Краков. Здесь меня утром в правый висок ранило, кровь пошла ручьем. У орудия находилось четыре человека, самыми главными были наводчик и заряжающий, остальные, орудийные номера, сидели в окопе. Так и не понял, как осколок в меня угодил, заряжающему Володе Пыркову приказал на мое место наводчика встать, а сам отошел в местечко Прошевицы. Контузило сильно, но по дороге немножко очухался. В это время в тыл ехала машина с заместителем командира полка по строевой части. Предложили подвезти, но я каким-то шестым чувством почуял опасность и отказался, решил потихоньку сам дойти. Только они от меня на пару десятков метров отъехали, как шальной немецкий снаряд угодил прямо в машину, не осталось никого в живых. Володю Пыркова, кстати, к вечеру уже убили. Когда вернулся в часть, пришлось писать письмо его жене и отправлять посылку с личными вещами.