Артем Гармаш

— Ну, это ты меня просто в угол загнал! А я как раз думала, что именно ты меня их этих четырех глухих стен выведешь. Потому, если правду говорить, хоть и решила я уже, и так оно и будет, но на душе у меня тягостно… И помощь мне твоя очень нужна! Ну, скажи, Артем, разве это не подло, разве это не грех, если жена живет с мужем, не любя его, потому как полюбила другого?! Нет, не то говорю! Не полюбила, а всегда его только и любила. Это лишь казалось ей, что погасила любовь, как огонь водой. Ан нет! Угли еще тлели под пеплом.

— Как раз это я и думал, когда вчера говорил тебе…

— Только ты не подумай, Артем, что я замуж тебе набиваюсь. Не знаю, может, потом мне будет это и очень нужно, но сейчас я и так несказанно счастлива! Уж только потому, что есть на свете ты, вот такой — настоящий ты, не тот, каким я тебя все эти годы представляла. Нет, тебе не понять этого! Так же небось, как я, оглядываясь теперь назад, не могу никак понять: как я жить до сих пор могла! Без этого всего, что сейчас у меня есть! Так что же? Неужто я должна от всего этого отказаться?! Нет! Решила, так и будет! И я теперь ни одного дня ждать не буду. Вот после святок поеду, заберу свои вещи — к которой-нибудь из подруг отнесу, запру квартиру и ключ — да хоть той же тетке своей отдам. И конец. И хватит об этом.

Но легко было сказать «хватит», а чтобы перестать и думать об этом, нужно было еще решить, как же быть дальше, что делать с Васильком. Думала и сама уже об этом, но сейчас хотела с Артемом посоветоваться.

— Считала: поправится — заберу с собой в Славгород. А теперь вижу, доведется у матери на какое-то время оставить.

— Почему? — даже приостановился Артем.

У Христи сердце встрепенулось от радости — значит, любит Василька, если так обеспокоен его судьбой. И от радости даже пошутила:

— А может, и вправду, как ты хотел, — завернуть в тулуп, да и отправить в Ветровую Балку? Пусть еще той бабусе голову поморочит!

— Жаль, болеет сейчас, — с шутки перевел Артем разговор на серьезный тон, — А когда поправится, ты, Христя, и впрямь отвези его. Дорогу знаешь!

Сказал и сразу же пожалел об этом, заметив, как опечалилась Христя. Шла молча, опустив голову, затем сказала:

— Ой, знаю! Заклятому врагу своему, даже Варьке, не пожелаю пережить такое! Почему не спросишь, зачем понесло меня туда?

— Нет, почему ты не сделала этого раньше?

— Про «раньше» ты знаешь. Еще вчера рассказывала тебе, как я тебя возненавидела тогда. Заодно с Варькой. Но после… Удивительно, как я сама не додумалась до этого! Если она могла оклеветать меня перед всем селом, то могла ж и тебе в письме набрехать невесть чего! Это уж мне тетя Марья подсказала. Не знаю только, верила сама она в это или только для того, чтоб меня утешить как-то. Чтобы я снова чего-нибудь… — И оборвала на полуслове.

— Чего снова? — насторожился Артем, заметив ее непонятное смущение.

Но Христя молчала. В конце концов, чтобы не сердить его, призналась, смягчив по возможности оговоркой обстоятельства того нелепого своего поступка:

— А может, передумала бы сама в последнюю минуту или испугалась бы… Но вышло так, что открылось: узнала и тетя Марья.

— Да о чем узнала? — еще пуще забеспокоился Артем, уже смутно догадываясь. Тогда Христя и рассказала — очень сдержанно и кратко.

Спустя месяца три после того, как вернулась из Таврии, случилось это. Как раз управилась с тетей Марьей со стиркой перед святками. Последнее мерзлое белье сняла с веревки во дворе, отнесла в хату. Затем стала снимать веревку. Вот тогда и решила. Еще и раньше, после того как побывала в Поповке, где наслушалась ужасной клеветы Варькиной, мысль эта не раз приходила на ум. Но она все гнала ее прочь. А на этот раз не хватило разума или просто силы отогнать… Зашла в сарайчик. Костыль в стене, под самым потолком, еще раньше приметила. Подтянула колоду. И уже веревку на костыль тот набросила. Как вдруг открылась дверь, и Леонтий Фомич (так звала его до замужества) стал на пороге… Потом говорил, будто еще с утра заметил неладное и весь день не спускал с нее глаз. Вот тогда тетя Марья, потрясенная всем этим, и высказала ей ту свою спасительную мысль. Может, и впрямь только для ее утешения. Но она, как утопающий за соломинку, ухватилась за нее.