Артем

Ни одного фельдшера на волость, которая раскинулась на 450 верст в длину! Находились ссыльные, которые в поисках какого-либо общества общались с местными лавочниками. Артем не способен был на это, он бежал от таких собеседников, как от чумы. Часто Артем уходил в тайгу, пытался ориентироваться в хаосе гор и лесов. Это была своеобразная разведка для будущего побега из ссылки. О результате таких вылазок в тайгу он писал:

«Скверно без компаса. Я раз четырежды возвращался к тому же месту, а был всего в 8—10 верстах от села. Измучился, обозлился, но в конце концов выбрался на место, где по профилю сумел определить направление. Хотел определяться по деревьям, по мху, оказалось, на различных деревьях той же породы мох растет в разных направлениях. Солнца не было, шел как раз дождь. Если бы пришлось верст 60–80 идти тайгой без определенной дороги, вряд ли дошел бы… По солнцу, по звездам я свободно нахожу направление».

Подготовка к побегу

Идут дни, все сильнее нарастает желание уйти из ссылки, уйти куда глаза глядят. Артем не слушает товарищей, которые убеждают его не торопиться с побегом, пока им не удастся снестись с центром. Артем не хочет и слышать об отсрочках, которые означают зимовку в селе Воробьево. Он экономит заработанные гроши, они будут нужны в побеге. «Я уже начинаю нервничать, становлюсь способным к нехорошо обдуманным действиям. Мне же хотелось воздержаться от них хотя бы на первых порах», — пишет Артем Фросе Ивашкевич 24 августа 1910 года.

В другом письме к тому же товарищу Артем более глубоко характеризует состояние, в котором он находился на исходе августа, через месяц-полтора после прибытия на место ссылки:

«…Я постоянно нервничаю. Как я себя ни сдерживаю, все же я иногда, как мне кажется, бываю невозможен. И чего только я не предпринимаю, чтобы рассеяться, успокоиться! Вначале работал — не помогало… Бегал по лесу, вспоминая, как благотворно влияла на меня в добрые старые времена прогулка в глуши леса. Это мне стоило обуви, одежды, но не помогло. На днях уходил в Нижне-Илимск, думая, что дорога рассеет немного… Моцион с заходом по пути в села — 200 верст, новые лица, разговоры, впечатления. Ничего.

Все по-старому. Дошел не только до прямого физического истощения, но форменно заболел: лихорадка меня треплет уже вторую неделю… Я надел сапоги, которые были недурны, пока в них приходилось ходить по комнате. Но после первого же дня, когда я прошел 40 верст с лишком, я их уже не мог надеть… Я повесил сапоги через плечо и пошел босиком. Была прескверная погода, шел дождь мелкий, холодный, отвратительный; дорога шла вдоль берега Илима — каменистая, неровная; до ближайшего пункта, где жили товарищи, надо было шагать 33 версты. Там я взял коты (арестантская обувь), в них дошел до Нижне-Илимска и в них же возвратился обратно…

Я как-то писал Вам, что способен наделать глупостей, так как перестаю владеть собой. В этот раз я глупостей не наделал. Но пароксизм нетерпения может возвратиться. В такие минуты я собой плохо владею и способен на все, чтобы только избавиться от гнетущего душевного состояния. Впрочем, виноват: не на все. Водку, например, в такие минуты я не могу пить (в иные тоже не пью). Это тем хорошо, что я не рискую превратиться в коллегу Ваших старожилов-поселенцев… Одна мысль о возможности 2–3 месяцев бездеятельного проживания здесь приводит меня в состояние невменяемости… Конечно, все это преходяще… Я знаю ведь, как с ним справиться. Подобное состояние не поддается, конечно, паллиативным средствам. Однако я не вечно думаю довольствоваться паллиативами. Они могут годиться на месяц, на два, не больше…»

Из этого письма, которое может попасть и в чужие руки, ясно: Артем скоро уйдет из Воробьева, убежит из ссылки. Он не думает пользоваться «паллиативами» более месяца-двух — этим все сказано.

В этом же письме Фросе Ивашкевич Артем красочно рисует отдельных представителей коренного населения приангарского края. Быть может, в чем-то суждения Артема и неверны, преувеличенны, но в общем он правильно характеризует хозяев-предпринимателей, кулаков-выжиг, которые способны пропить последнюю рубаху, когда запьют, а в минуты, когда трезвы, способны содрать с вас последнюю шкуру.

В конце августа Артем получил почтовый перевод на 15 рублей от сестры Дарочки. В присутствии десятского, наблюдавшего за ссыльными, Артем отдал 10 рублей казначею коммуны, чтобы тот купил необходимые продукты в запас на зиму. Себе Артем оставил 5 рублей. Он сказал десятскому, что с этими деньгами пойдет по ближним селам искать работу, быть может, где-либо останется плотничать.

На волю!

На другой же день Артем собрался в дорогу. Теперь уже ничто не могло изменить его решения бежать из ссылки. Он сунул в мешок сухари, взял с собой котелок, ложку. В том же мешке ранее были уложены костюм, пара белья, нож, спички, чай — все самое необходимое для далекой дороги.

Сердечно попрощавшись с товарищами, Артем двинулся в путь. Дремучею тайгою он должен пробираться к почтовому тракту, чтобы затем трактом доехать до железной дороги.