Артюр Рембо

Пусть этот жар меня сожжет —
Тебе, Природа, предаюсь.
Вот жажда и алчба мои:
Прими, насыть и напои.
В душе иллюзий — ни одной,
Смеюсь над солнцем и родней.
Хотя в веселье нет нужды, —
Хватило б воли да беды

[101].

Рембо все время хотелось пить (Делаэ говорил, что так было всегда); эта жажда соединялась с другой и пожирала его в это знойное лето; не отставал и голод. В мечтах он уносится к прохладным арденнским рекам, Семуа и Уазе, к потокам Роша.

Нет, хватит этой блажи —
Кувшинок в стакане;
Не утоляет жажды
Напиток мечтаний.
Певец, ты возлелеял —
Случайно, быть может, —
Безжалостного змея,
Что душу мне гложет!

[102]

Академия Абсента, о которой идет речь в письме к Делаэ, находилась на улице Сен-Жак, дом 176, если верить телефонному справочнику того времени. Это была рюмочная, ее держал некий Проспер Пелерье. «Предание гласит, что при ее основании, в конце XVIII века, — пишут Ф. А. Казальс и Г. Ле Руж, — в стены заведения было вмуровано сорок бочек водки. Во времена, когда Альфред де Мюссе был там завсегдатаем, была такая традиция: когда умирал академик, открывали, предварительно украсив ее траурной лентой, одну из этих сорока бочек». Клиентуру составляли студенты, разносчики, уличные певцы, местные художники и ремесленники. Бокал «зелени» стоил там всего три су¹¹.

Однажды Рембо неожиданно встретил там бывшего ученика шарлевильского коллежа Жюля Мари. Позже он станет знаменитым фельетонистом, а тогда был всего лишь нищим студентом, бродягой из Латинского квартала. «В его открытом взгляде, — написал он о Рембо, — читались неловкость и нерешительность, но в то же время в них была и насмешка, которая заставляла думать, что в это тревожное время он никого не принимал всерьез, ни себя, ни других» («Литература», октябрь 1919 года). Он записал его адрес и однажды ранним утром пришел к нему на новую квартиру на улице Гран-Дегре, если только это не была улица Сен-Се-верен; иначе говоря, это было где-то между площадью Мо-бер и Сеной. «Он жил тогда, — уточняет Мари, — в просторной комнате. Из всей мебели там были только стол и спрятанная в темной нише кровать».

— Ты тут и работаешь?

— Ну да, — ответил он и с иронической улыбкой указал на стол: там не было ни пера, ни бумаги, только свинцовая чернильница с зеленоватой высохшей грязью на дне[103].

В тот день Мари пригласил его в ресторан, где за 50 сантимов подавали кусок вареной говядины и половник супа.

Немного позже Рембо, в свою очередь, подарил своему другу пучок кресс-салата, купленный у зеленщицы рядом с площадью Сен-Мишель; друзья поделили подарок по-братски — ни у того, ни у другого больше ничего не было — и съели на ужин.

Последнее стихотворение Рембо «Молодожены» датировано 27 июня 1872 года. Поэт находится в комнате молодой четы; в глубине комнаты — открытое окно, через которое ему видно небо:

В окно течет густая синева,
Совсем нет места: ларчики, баулы!
Снаружи кирказоны дом обвили —
От смеха домовых дрожит листва

[104].

Он представляет себе людей, которые входят и выходят, но часто:

Молодоженам
До крестных, видно, вовсе дела нет

[105]¹².

По этому стихотворению видно, что ему больше нечего было сказать. Если он и работал — что происходило все реже и реже, — то это было, как он скажет позже, «так, чтобы не совсем уж опускаться». К чему теперь старания? Никому до него не было дела, ни самому захудалому редактору, ни самому дрянному издателю. Раз так, к чему все это? Ему все время давали понять, что он изолирован, как человек, заболевший чумой. 27 апреля 1872 года Эмиль Блемон, Жан Экар и Ришар Леклид основали журнал «Литературное и художественное возрождение» и решили не печатать там «Гласные» (рукопись стихотворения была у Блемона). В то время Рембо считали человеком, не внушающим доверия, а его произведения — не достойными публикации. Будет небезынтересно отметить в скобках, что в сентябре 1872 года то же «Возрождение» опубликует, без какого бы то ни было комментария, стихотворение «Вороны»: на тот момент автора уже не было в Париже, и можно было печатать его, не опасаясь скомпрометировать себя и журнал. В том же духе поступали и другие: в феврале-марте Нина де Вильяр снова открыла свой знаменитый салон в доме 82 по улице Монахов, но Верлен не осмелился привести туда Рембо.