Марк Ротко называл Рембрандта
любимым художником и, по свидетельствам знакомых, даже считал великого голландца чем-то вроде своего альтер-эго, находя в его творчестве много родственного и созвучного. Не только живопись, но и сама жизнь Рембрандта являлась для Ротко источником для аналогий и «странных сближений»: оба были четвертыми по счету сыновьями в небогатых семьях и единственными среди детей, кто обнаруживал явный талант.Обоим, как надежде семьи, родственники стремились дать прекрасное образование: и действительно, юный Рембрандт поступил в Лейденский университет, один из лучших в то время в Голландии, а Марк Ротко, благодаря своим блестящим способностям, стал стипендиатом Йельского университета. Оба, проучившись совсем недолго, бросили Лейден и Йель, сбежав соответственно в Амстердам и Нью-Йорк с единственной целью – посвятить себя искусству, и никогда не пожалели о роковой и рискованной перемене судьбы. Оба всегда отличались неуживчивым нравом и бескомпромиссностью натуры, приводящими к конфликтам с заказчиками.
Впрочем, дело, конечно, не только в этом. И в мировосприятии, и в самой технике Рембрандта было то, что Ротко мог считать безусловно «своим». Во-первых, понимание трагизма земного существования, острое переживание человеческого одиночества и конечности жизни. А во‐вторых – сам подход к живописи: «тающие» края цветных прямоугольников Ротко казались логическим продолжением типично рембрандтовских размытых и мягких контуров, а «магический» свет, излучаемый даже самыми темными, монотонно-коричневыми полотнами Рембрандта, становился прообразом для поздних «мрачных картин» Ротко, обнаруживавших, по признанию зрителей, неожиданное – метафизическое – свечение.
Рембрандт был для Ротко настолько важен и ценен, что его собственный курс актуального искусства, который художник в начале 1950-х годов читал в Бруклинском колледже, начинался с разговора о Рембрандте.
В начале 1958 года Марк Ротко, находясь на пике признания, получил предложение от канадской компании Seagram написать несколько масштабных панно для украшения респектабельного ресторана «Четыре сезона». Условия контракта предусматривали выплаты, равные примерно 2,5 миллиона долларов в сегодняшнем эквиваленте.
Но художника не так легко было осчастливить даже настолько лестным предложением. Он принимал решение долго и мучительно, советуясь с близкими и родными. У него были сложные отношения с большими деньгами и прочими проявлениями американского капитализма. В конце концов вера в то, что искусство способно изменить мир, одержала верх, и Ротко подписал контракт. Более всего его привлекала возможность работы над циклом, который будет написан под конкретное помещение, что давно было его мечтой. «Это не картины, – скажет он позже о работах серии. – Я создал пространство».
Несмотря на то что Ротко принялся за работу с недобрым намерением «испортить аппетит каждому сукиному сыну, который когда-либо отобедает в этой комнате», после посещения ресторана «Четыре сезона» аппетит пропал у самого художника. Увидев цены в меню, он осознал, что люди, которые «едят деньги вместо пищи», никогда не смогут оценить глубину его живописи.
Ротко не сумел переступить через себя и отдать свои детища на заклание толстосумам и совершил беспрецедентный поступок, расторгнув контракт и вернув задаток. В 1961 году картины были представлены на выставке Ротко в лондонской галерее «Уайтчепел». А когда четыре года спустя директор галереи «Тейт» обратился к художнику с предложением расширить его экспозицию в своем музее, то Ротко предложил ему часть работ Сигремовского цикла, с условием размещения в специально отведенном зале. С тех пор экспозиция, традиционно обозначаемая как «Комната Ротко», демонстрируется в галерее практически постоянно, хотя в несколько разных модификациях. Иногда она сопровождается выступлением камерного оркестра с музыкальным посвящением, вдохновленным искусством художника.
Все это привело к тому, что Ротко, который жил исключительно искусством, начал вообще сомневаться в своем праве называться художником. От пестрой и сияющей палитры он обращается ко все более темным оттенкам, а затем и вовсе к серо-черной гамме.
В 1964 году он переселяется в студию, в которой полностью отсутствовали источники естественного освещения. Ротко отказывается от работы маслом, которое позволяло ему создавать светящиеся, полупрозрачные эффекты, и начинает писать акрилом.
Второй брак с Мелл Бейстл начинает трещать по швам, как и физическое состояние Ротко, усугубляемое большими дозами алкоголя и никотина. В 1968 году ему ставят диагноз «аневризма аорты», но вопреки запретам врачей художник не собирается завязывать с пагубными привычками. Единственное, на что его хватает – прислушаться к совету беречь силы и браться за холсты гораздо меньшего масштаба. Ротко всегда предпочитал крупные формы, объясняя это тем, что зритель должен буквально очутиться внутри его картин.