Впервые Джексон Поллок и Ли Краснер встретились на вечеринке в 1936 году. Только вот Поллок вряд ли запомнил эту встречу, потому что был в стельку пьян. В возрасте 24 лет молодой художник был уже состоявшимся алкоголиком. Младший из пяти сыновей Лероя и Стеллы Поллок, Джексон с детства плохо ладил с людьми. Замкнутый и подверженный вспышкам гнева, мальчик дважды вылетал из школы из-за постоянных ссор и драк. Свой отпечаток на характер Джексона наложили и постоянные переезды семьи, колесившей по всей Америке в поисках заработка, и деспотичная мать, на плечи которой легли заботы по воспитанию пятерых мальчишек, и редкие встречи с отцом, пропадавшим на многочисленных заработках. Все это, в конце концов, привело к тому, что к моменту переезда в Нью-Йорк в 1930 году 18-летний Джексон уже довольно часто прикладывался к бутылке.
В 1941 году Поллок и Краснер познакомились уже официально. Трудно сказать, что привлекло молодую независимую женщину, обладавшую несомненно большим опытом в искусстве и багажом знаний, в мрачном алкоголике, игравшем роль развязного ковбоя. Но позже Ли признавалась, что влюбилась в него моментально. Через некоторое время они поселились вместе, и Краснер на долгие годы стала главной поклонницей творчества Поллока, его опекуном и секретарем. Благодаря ей художник познакомился со многими представителями творческой элиты Нью-Йорка, в том числе и со знаменитой галеристкой Пегги Гуггенхайм, впервые представившей картину Поллока публике, заказавшей ему масштабное полотно для своего дома и организовавшей несколько его персональных выставок.
Несмотря на то что критики и публика отзывались о работах Поллока благосклонно, покупать его картины никто не спешил. Он постоянно нуждался в деньгах, а все его нераспроданные картины в конце года по договору становились собственностью Пегги Гуггенхайм.
Своим появлением на свет полотно «Фреска» во многом обязано Говарду Патцелю, секретарю Пегги Гуггенхайм,
который посоветовал знаменитой галеристке заказать Поллоку огромное панно для ее особняка. В 1943 году Гуггенхайм заключила с художником контракт, пообещав организовать его персональную выставку в ноябре. Он же, в свою очередь планировал к этому времени закончить работу над «Фреской». Близкий друг Пегги, художник Марсель Дюшан, порекомендовал нарисовать панно не на самой стене, а на холсте, чтобы сделать его мобильным и транспортабельным.Чтобы натянуть холст нужного размера, Поллоку пришлось разрушить стену между двумя комнатами. Пегги дала ему полную свободу и в сюжете полотна, и в технике, и в материалах. И долгие недели художник просто сидел в студии, уставившись на «огромный, но чертовски захватывающий» чистый холст, не имея ни малейшего понятия о том, что на нем изобразить.
Время поджимало, Гуггенхайм начала давить на Поллока, требуя выполнить заказ. И, наконец, «Фреска» заняла свое место в доме галеристки. По словам художника, его вдохновило внезапное видение: «Это было бегство всех животных Американского Запада: коров и лошадей, антилоп и быков».
Существует легенда, согласно которой Поллок написал это полотно всего лишь за одну ночь. Однако недавний анализ картины показал, что она создавалась не одну неделю, поскольку некоторые слои краски были уже высохшими, когда наносились новые (а в случае с масляными красками этот процесс занимает довольно много времени).
Марсель Дюшан рассказывал, что готовое полотно, доставленное Поллоком в особняк Гуггенхайм, оказалось слишком большим, и его пришлось подрезать, чтобы оно поместилось на стену. Однако многочисленные исследования и экспертизы, которым подвергалась «Фреска» на протяжении своего существования, не нашли этому никакого подтверждения.
В 1945 году Джексон и Ли поженились и решили уехать из Нью-Йорка. Они переселились в небольшой дом на Лонг-Айленде. Художник оборудовал себе студию в сарае, где и трудился до самой своей смерти. Студия Краснер располагалась в одной из комнат в самом доме, но после гибели Поллока она перенесла ее в тот же сарай.
После переезда из Нью-Йорка Джексон почти перестал пить, жизнь вдали от постоянных вечеринок и друзей-собутыльников пошла художнику на пользу. Вплоть до того, что в течение двух лет Поллок вообще не прикладывался к бутылке. В эти же годы он начал больше писать, постоянно оттачивая и совершенствуя свою технику. Он не делал набросков, не устанавливал холсты на мольберте, а позже отказался даже от кистей, пользуясь при создании картин лишь подручными средствами. Поллок предпочитал прибивать холст к стене или расстилать его на полу: «Когда холст на полу, я чувствую больше свободы. Я чувствую себя ближе, становясь частью картины, я могу ходить вокруг нее, работать со всех четырех сторон и буквально находиться внутри картины».