Артур

В чужом месте легко заблудиться, особенно в темноте. Однако к озеру я вернулся без труда. Пытаясь отыскать тропу к дому, я разли­чил напев — ту же беззаботную мелодию, что перед встречей с Ниневой, — хотя никого не мог разглядеть.

Я пошел дальше и через некоторое время вновь был вынужден вернуться к озеру. В третий раз я двинулся по тропке — без сомнения, это была нужная тропа, а не какая-нибудь другая, потому что я стара­тельно запоминал путь. Однако очень скоро я очутился в густых за­рослях бузины. И вновь моего слуха коснулось нездешнее пение. Я крикнул, но никто не откликнулся. Я подождал и крикнул во второй раз. Пение смолкло.

Снова повернув к озеру, я отметил, что на этот раз обратный путь занял больше времени. Тропинка плутала и путалась.

Наконец я вышел к воде, на этот раз — с другой стороны. Я был в недоумении, но, вместо того чтобы снова искать тропинку, сел и заду­мался.

Дом поблизости — не более чем в сотне шагов от озера. Промах­нуться невозможно: луна светит ярко, тропинка натоптанная.

И все же я заблудился трижды. Вздохнув, я вновь побрел к дому, стараясь держаться спиной к озеру, не обращая внимания на тропку и полагаясь лишь на собственное ускользающее чувство направления.

Шел я дольше, чем ожидал, и уже готов был повернуть назад, ког­да увидел его. Прямо впереди, поблескивая в лунном свете, стоял

дом: в дверях слабо желтел свет очага. Через кровлю, словно болот­ные испарения, медленно сочился серебристый дымок.

Я пошел на свет и у дверей снова услышал пение: нежное, ласкаю­щее слух; тем не менее меня передернуло. В нем, как ни в чем другом, сквозила тоска холодного осеннего ветра, завывающего в голых вет­вях ив.

Я помедлил на пороге и прислушался, но последние звуки растая­ли в тишине, и песнь смолкла.

— Лошади... — начал я и застыл.

Мерлин лежал на полу у очага, головой на коленях Ниневы. Она держала в руке его кинжал. Когда я вошел, она повернулась ко мне, и — точно не уверен — в дрожащем свете мне показалось, что черты ее искажены невыразимой злобой. Мне почудилось, что копье вошло мне в живот и повернулось во внутренностях.

Нинева улыбнулась и, приложив длинный палец к губам, шепнула:

— Твой хозяин уснул. — Она разгладила ему волосы и наклони­лась, чтобы поцеловать его.

Ярость вспыхнула во мне, как молния.

— Нет! Не смей... — Я метнулся к ним, но она предостерегающе выставила ладонь.

— Шш! Ты его разбудишь! — Потом тише: — Я пела, и он уснул... он так устал.

Гнев улегся так же быстро, как и возник. Я стоял, глядя на них и чувствуя себя дураком.

— Простите, — шепнул я, — мне подумалось...

Нинева улыбнулась.

— Ни слова больше. Я поняла. — Она повернулась и, словно забыв обо мне, вновь стала гладить Мерлина по голове, потом нагнулась, це­ломудренно поцеловала его в лоб и вложила кинжал в ножны. Что-то шепнув ему на ухо, она заботливо переложила его голову на пол.

Затем девушка поднялась, с улыбкой подошла и положила мне ру­ки на грудь.

— Прости, — шепнула она. (Лица наши были совсем близко. Ее дыхание благоухало яблоневым цветом.) — Он спал так мирно, я не могла устоять...

Губы ее разошлись, глаза закрылись. Она припала к моим устам, и я ощутил сладкое тепло ее губ. Она отыскала мою руку и положи­ла ее себе на грудь. В этот миг я желал ее, как ни одну женщину в мире.

Нинева приникла ко мне всем телом. Руки мои ощущали ее тепло, плоть томилась по ее плоти.

В следующий миг я увидел, что она стоит у огня и плащ скользит на пол.

Тело ее было безупречно, свет и тень от очага являли ег.о округ­лую соразмерность. Она повернулась, поддерживая груди ладонями, и медленно пошла ко мне, словно предлагая свое спелое тело.

Я протянул к ней руки.

В голове моей возник образ совокупляющейся пары: руки и ноги сплетены, тела напряглись — и мне почудилось, что происходит нечто чудовищное. Я увидел, что женщина в моем видении — на самом деле смердящий труп...

Все вожделение угасло, сменившись невыразимым отвращением. Я с гадливостью отвернулся.

— Пеллеас... — Ее горячее дыхание касалось моей шеи, голос был стоном любви. — Возьми меня, Пеллеас, я хочу быть твоей.

— Нет! — безотчетно вырвалось у меня. — Нет!

Она обвила меня руками за талию.

— Люби меня, Пеллеас, я хочу тебя.

— Оставь меня! — снова вскричал я, повернулся и занес руку.

На прекрасном лице Ниневы читалось торжество.

— Ну давай же! — сказала она. — Ударь меня!

Усилием воли я опустил руку. Желание ударить не проходило, но я его пересилил.

— Нет.

Нинева поняла, что чары ее напрасны, но не могла сдержаться.

— Ненавижу слабость, — прошипела она. — Покажи, что ты си­лен.

Она шагнула ко мне, поглаживая бедра.

— Убирайся прочь, распутница! — с трудом выговорил я. — Именем Иисуса, не подходи!

Нинева остановилась, презрительно кривя губы.

— Ты еще пожалеешь об этом, Пеллеас ап Белин! — прохрипела она, словно ее ударили под дых. Потом развернулась, подхватила одежду и выбежала из дома.