Артур Артузов

«Довожу до Вашего сведения, что согласно полученного от Вас распоряжения со двора ОГПУ выехали совместно с № 73 т. Дукис^{58}, Сыроежкин, я и Ибрагим^{59} ровно в 8 часов вечера 5/XI—25 г. направились в Богородск (что находится за Сокольниками). Дорогой с № 73 очень оживленно разговаривали… На место приехали в 8 ¹ /2 —8 ³ /4 ч. Как было услов–лено, чтобы шофер, когда подъехали к месту, продемонстрировал поломку машины, что им и было сделано. Когда машина остановилась, я спросил шофера – что случилось. Он ответил, что–то засорилось и простоим минут 5—10. Тогда я № 73 предложил прогуляться. Вышедши из машины, яя шел по правую, а Ибрагим по левую сторону № 73, а т. Сы–роежкин шел с правой стороны, шагах в 10 от нас. Отойдяя шагов 30—40 от машины, Ибрагим, отстав немного от нас, произвел выстрел в № 73, каковой, глубоко вздохнув, повалился, не издав крика; ввиду того, что пульс еще бился, т. Сыроежкин произвел еще выстрел в грудь. Подождав немного, минут 10—15, когда окончательно перестал биться пульс, внесли его в машину и поехали прямо в санчасть, где уже ждали т. Кушнер^{60} и фотограф. Подъехав к санчасти, мы вчетвером – я, Дукис, Ибрагим и санитар – внесли № 73 в указанное т. Кушнером помещение (санитару сказали, что этого человека задавило трамваем, да и лица не было видно, т. к. голова была в мешке) и положили на прозекторский стол, затем приступили к съемке. Сняли – в шинели по пояс, затем голого по пояс так, чтобы были видны раны, и голого во весь рост. После чего положили его в мешок и снесли в морг при санчасти, где положили в гроб и разошлись по домам. Всю операцию кончили в 11 час. вечера

5/XI—25 г.».

Во втором рапорте Федулеев сообщал:

«Довожу до Вашего сведения, что согласно полученному от Вас распоряжения № 73 был взят из морга Санчасти ОГПУ тов. Дукисом в 8 ¹ /2 вечера 9/XI—25 г. и перевезен в приготовленную яму–могилу во дворе прогулок внутр. тюрьмы ОГПУ, положен был так, как он был в мешке, так что закапывавшие его 3 кр[асноармей]ца лица не видели, вся эта операция кончилась в 10—10 ¹ /2 вечера 9/XI—25 г.».

При реконструкции здания ОГПУ в конце десятилетияя секретное место захоронения Рейли оказалось в зоне выемки под многометровой глубины котлован для нового фундамента…

С арестом Рейли не закончилась операция «Трест». Потому только спустя много лет англичане узнали об истинной судьбе своего супершпиона. Но операция нуждалась в серьезной корректировке. Об этом Артузов так говорил в своей лекции:

«С увеличением объема работы „трестовских посольств“ и „политического совета“ „Треста“ он стал представлять некоторую политическую опасность. Капиталистические государства вопреки ОГПУ приходили к выводу, что Советская власть не так сильна, раз существует „Трест“. Он становился политически опасным после того, как начался нажим на нашу страну Англии, которую мы и решили „подкузьмить“, приоткрыв немного завесу, вселив в нее определенное недоверие к „Тресту“. Это было осуществлено путем ареста Рейли, прибывшего инспектировать „Трест“. Его арестом мы нанесли англичанам большой урон: он поставил их в оппозицию к „Тресту“… Политическая опасность миновала, англичане ставку на „Трест“ уже не делали». И далее:

«Но полного провала „Треста“ мы допустить не могли и распустили слух, что Рейли убит при переходе границы, инсценировав там перестрелку. Англичане так и оставались недоверчивы к „Тресту“. Чтобы поставить его на должную высоту, мы выбросили новый трюк с нелегальной поездкой бывшего редактора „Киевлянина“ В. В. Шульгина в СССР.

…Завершена операция. Кажется – все. Но это лишь кажется. А по сути, операция – только этап. От нее остаются нити, которые следует тянуть дальше, вить новые хитроумные оболочки, раскручивать самые тонкие спирали, таким образом добираться до глубин.

…Боюсь одного: выдержит ли моя психика ту огромную нагрузку, которая пала на мои плечи… Должен же быть какой–то защитный панцирь в той изнурительной борьбе, которую приходится вести ежедневно? Впрочем, это некое созерцание. Нет, я не живу своей заботой, заботой о себе. По–прежнему меня одолевают беспокойная порывистость и вместе с тем отчетливость и определенность в линии жизни. По–прежнему чувствую себя громоотводом, притягивающим молнии беспокойного мира.

В нашем деле нельзя и бесполезно идти напролом. Вот и приходится неотступно думать (тут я ловлю себя на мысли: не есть ли неотступное думание то, что мы называем творчеством?), чтобы предпринять какой–то отвлекающий маневр, осуществить тонко рассчитанную комбинацию, порой длящуюся многие годы, как сберечь от провала того, кого посылаю «туда» на беспощадное и безоговорочное одиночество…»

ЗАКАТ «ТРЕСТА»