Артур Артузов

Артузов вызвал Стауница на беседу на КК – конспиративную квартиру. Эдуард Оттович пришел весь какой–то взвинченный и в то же время поблекший. Лицо его осунулось, но глаза по–прежнему смотрели напряженно и остро. Попросил разрешения закурить. Курил с жадностью, делая глубокие затяжки.

Артузов говорил мягко и доверительно, ведь никаких конкретных фактов против Стауница у него не было. Ответы были предельно четкими.

– Опавший лист на ветку уж не вернется… Я не какой–нибудь залетный лебедь. Результаты моей работы вам известны. Время требует своего слуги, и я верный слуга порученного мне дела. Я обещал вам верно служить и не отступал от своего обещания…

Хотя Артузов и был внутренне насторожен, но у него не нашлось сил сразу же выразить Стауницу недоверие. Нелегко сомневаться в человеке, который действительно заявляет о себе делом. И делом серьезным. Когда при малейшей ошибке можно и пулю получить, от той же новой пассии – Марии Владиславовны.

Подобные рассуждения и породили снисходительность Артузова, подкрепленную чистосердечными, как ему казалось, заверениями Стауница в своей лояльности. Когда Опперпута только начали привлекать к работе в ВЧК как знатока польской, савинковской и иных разведок, он бросил весьма характерную фразу: «Принимайте всего, какой я есть, или не принимайте вовсе».

Что оставалось Артузову сказать Стауницу в заключение беседы? Безо всяких дипломатических уверток он заявил:

– Не верить в то, что вы только что произнесли, значило бы кровно обидеть вас. Но вы знаете и другое – легковерие мне тоже противно.

Стауниц не задержался с ответом:

– Вероломству чужд. Я знаю, что тащу за собой бремя прошлого. Но оно становится все легче и легче.

«То ли он действительно тяготится своим прошлым, то ли он законченный мерзавец», – с досадой на самого себя подумал Артузов. Сколько колеблющихся людей пришло в революцию и приняло советскую власть. Если вообще не верить людям, сам станешь слабее и уязвимее.

Это оказалось просчетом Артузова, и не только его. Контроль за Стауницем усилен не был, что и привело в итоге к тяжелым последствиям. Увы, время показало, что заверения Стауница (в прошлом он действительно работал вполне добросовестно) уже были спекулятивными фразами. Вращаясь в буржуазной и враждебной среде, он не выдержал, как выдержали Якушев и Потапов, ее постоянного идейного воздействия. Роковую роль в судьбе Стауница сыграли и постоянные соглядатаи от Кутепова супруги Красноштановы, особенно Мария Владиславовна, личность сильная, незаурядная. Недаром за отчаянную храбрость еще в германскую войну она была награждена двумя Георгиевскими крестами^{61}, а затем произведена в офицеры.

Мария Владиславовна была ярым приверженцем крайних, террористических методов борьбы с советской властью. К тому же при каждой поездке в Финляндию она получала там от представителя Врангеля Николая Бунакова настоятельные рекомендации склонить Якушева к переходу от тактики накопления сил к активным, то есть боевым действиям.

В Москве Захарченко–Шульц чаще других встречалась именно со Стауницем, в квартире которого жила неделями, не скрывая от его законной супруги близких с ним отношений. Как, впрочем, и от собственного мужа – Радкевича.

Постоянное общение с Захарченко–Шульц было не единственным фактором, разрушившим и без того не слишком прочные идейные и нравственные устои Стауница. Он начал заниматься темными финансовыми махинациями, в том числе и валютными. Стауниц всегда имел денег много больше, чем получал в виде жалованья по ставке кадрового сотрудника ОГПУ.

Слабость Стауница к деньгам заметило посольство страны, с которой он имел связь, поскольку снабжал ее разведку информацией, подготовленной в ОГПУ. Посольство подогревало жадность Стауница. Резидент разведки кроме обговоренной платы за «услуги», контролируемые «Трестом», стал понемногу ссужать его деньгами «в личном плане». Постепенно долг Эдуарда Оттовича возрос до 20 тысяч рублей – суммы по тем временам огромной (напоминаем, что тогда в СССР были в обращении серебряные рубли и золотые десятки). Стауницу всегда хотелось жить «на солнечной стороне». Он прикинул, что, оказавшись за границей, сможет получить большие деньги, если предоставит новым хозяевам те сведения о работе ОГПУ, которыми располагал. Алчность плюс идейное и моральное воздействие Захарчен–ко–Шульц толкнули его на прямое предательство.

В апреле 1927 года Мария Владиславовна в очередной раз прибыла в Ленинград из Финляндии для краткосрочной встречи с руководителями «Треста». Стауниц был также командирован в Ленинград, он же должен был 12 апреля переправить Марию Владиславовну обратно в Финляндию. «Переправщик» имел инструкцию доставить к границе только одну женщину, но Стауниц сказал ему, что должен помочь ей донести тяжелый чемодан с вещами. «Переправщик» поверил ему и разрешил Стауницу подойти к «окну». Стауниц подхватил чемодан, подтолкнул Марию Владиславовну и вдруг неожиданно для всех рванул к границе. Изумленный «переправщик», ничего не поняв, крикнул: