Артур Артузов

– Куда же вы? Вернитесь, там уже чужая сторона! Стауниц даже не обернулся и быстро скрылся в ельнике – он боялся получить вдогонку пулю.

Ничего сперва не поняла и Захарченко–Шульц. Когда она нагнала Стауница, то с яростью набросилась на него:

– Что ты натворил? Кто разрешил тебе переходить границу? Что все это значит, в конце концов?

– Всего лишь продолжение старого, – скрывая улыбку, произнес Стауниц. – Рывок на свободу. Начинаю приходить в себя…

– От чего?!

– От раздвоенности. Теперь могу открыться тебе, что являюсь сотрудником ОГПУ и все время работал на него.

На секунду Захарченко–Шульц утратила дар речи. Потом взорвалась:

– Тебя расстрелять мало, мерзавец!

– Может быть, и так, Мария Владиславовна, но из расстрела много выгоды не извлечешь. Я кое в чем буду очень полезен и твоему Бунакову, и самому Александру Павловичу.

– Все равно, так и знай, я буду настаивать на твоем расстреле.

Через полчаса их встретили давно уже поджидавшие За–харченко–Шульц финские пограничники и по ее распоряжению немедленно доставили обоих на заставу, откуда Оппер–пут был препровожден в тюрьму…

Узнав об измене Опперпута–Стауница, Менжинский вызвал Артузова для объяснений.

Провал? Безусловно. Оказавшись по ту сторону границы, Опперпут мог изрядно напакостить (он и напакостил), не говоря уже о том, что теперь нужно было срочно свертывать многие игры, которые вели чекисты в ряде стран, отзывать в Москву работающих там сотрудников, о которых знал, мог знать или вычислить Опперпут (таких набралось достаточно много).

С тяжелыми мыслями шел Артузов в кабинет Менжинского, удрученный случившимся, готовый выслушать неприятные, но справедливые слова.

– Садитесь, Артур Христианович, – неожиданно мягко, с каким–то участием в голосе сказал Менжинский, сочувственно щуря близорукие глаза за стеклами пенсне. – Я понимаю ваше состояние. У вас сейчас острая потребность в доверии. Вам в нем не отказано, но я хочу сказать другое. Бегство Опперпута для нас не трагедия, хотя приятного в этом мало. Всякая борьба наполнена драмой. Обстоятельства на сей раз оказались не на нашей стороне. Но, может быть, это даже и к лучшему.

– К лучшему? – удивился Артузов. – Почему?

– Я докладывал о случившемся товарищу Сталину, – помедлив, ответил Менжинский. – Ожидал, не скрою, реакции самой резкой. Для меня было полной неожиданностью спокойствие, с которым генсек выслушал меня. Потом сказал те слова, которые вы только что услышали от меня. Я их лишь повторил: «Может, оно и к лучшему». Я тоже удивился, как и вы сейчас. Оказывается, «Трест» уже начал мешать нашим некоторым центральным ведомствам именно в силу своей мощи в глазах западных политиков. К примеру, партнеры нашего Внешторга заметно сократили переговоры с нами, перестали подписывать ранее обговоренные контракты. Они настолько уверовали, что «Трест» вот–вот совершит государственный переворот, что пришли к выводу: выгоднее выждать, пока это произойдет, чем связываться с обреченным на исчезновение партнером.

– Понял, – несколько успокоившись, но все же подавленно ответил Артузов.

– Но это не снимает с вас ответственности за провал со Стауницем, – напомнил ему Менжинский. – Нам надо научиться на этом примере принимать не только победы, но и поражения, в этом залог стойкости. Сие во–первых. Во–вто

рых, уже длительное время наша игра шла без сучка и задоринки. Это должно было нас насторожить. Опперпут попал в их руки. Он, конечно, многое приукрасит, преувеличит свою роль, будет всячески изобличать нас. Войдя во вкус, остановиться трудно. Наша задача – зародить у Кутепова, Бунакова, Маркова и прочих искру недоверия к Опперпуту.

Артузов начал перебирать в памяти «наследство», которое оставил Опперпут после своего бегства, вспомнил о найденной записке жене: «Ты услышишь скоро обо мне как о международном авантюристе».

Этот человек с обликом шекспировского Калибана^{62} (так его отныне про себя называл Артузов), нравственный урод и отщепенец, был еще и поразительно тщеславен. Теперь его, видите ли, прельстила сомнительная слава международного проходимца от шпионажа. Кажется, эта фраза из записки наталкивает на одну идею, вернее, напоминает кое о чем.

Собранный и внутренне напряженный, готовый немедленно приступить к самым энергичным действиям, вышел Артузов из кабинета председателя и старшего товарища. Теперь главное – не медлить…

* * *

Меж тем, еще находясь в тюрьме (впрочем, вскоре он был освобожден), Опперпут рассказал представителям финской и английской разведок, что «Трест» – мистификация ОГПУ.

* * *

В первую очередь «Трест» сообщил полякам, что один из деятелей организации – Опперпут – является провокатором. Одновременно западные буржуазные газеты сообщили, что Опперпут вводил РОВС в заблуждение: не совершал, а только имитировал террористические и диверсионные акты и, боясь разоблачения и провала, бежал за границу. Возможно, что он будет выдавать себя за сотрудника (теперь, после побега, – бывшего) ОГПУ.