Артуш и Заур

В сторону велотрека, задыхаясь, бежал пожилой мужчина. Чтобы спастись от свистящих за спиной пуль он решил спрятаться в открытом посреди тротуара телефонном люке. Но вдруг почему-то передумал, с огромным трудом добежал до бетонных выступов на высокой стене велотрека и спрятался за ними. Приближающиеся солдаты расстреляли лежащих на земле раненных. Один из солдат подошел к люку и выпустил туда длинную очередь. Мужчина, наблюдавший за этой картиной из своего укрытия поняв, что стало бы с ним в том случае, если бы он спустился в люк, стал плакать и всхлипывать. Это были истеричные слезы радости — выход скопившегося напряжения. Он плакал, зажав рот левой ладонью. В десяти метрах от себя солдат увидел чью-то тень. Или может просто услышал тихие всхлипывания. Он навел автомат и выпустил всю обойму. Тело пожилого мужчины с глухим стуком упало на асфальт. Удовлетворенный выполненной работой солдат сплюнул в сторону трупа и ушел насвистывая.

А за несколько минут до этих событий сотни тысяч людей, застывших в ожидании хоть каких-то сведений перед своими телевизорами, испытали шок, увидев, как потемнели экраны. Радио тоже молчало. Лишь на следующий день они узнали, что энергоблок Азербайджанского телевидения и радио был взорван. А пока никто ни о чем не догадывался. В эти минуты подвергались обстрелу и машины скорой помощи, спешащие довезти раненных до больниц, в которых отключили свет.

В каждую секунду где-то гас свет, в каждую секунду гасла чья-то жизнь.

* * *

Бакинцы, вышедшие на улицы утром 20 января, стали свидетелями страшной картины — почерневшие от копоти и крови улицы, изуродованные трупы, обстрелянные дома и машины… Люди разыскивали близких и родных. Больницы и мертвецкие при мечетях наполнялись новыми телами. Черно-красные волны бескрайнего людского моря — это несли на плечах 131 гроб. Было принято решение похоронить тела погибших на одной из самых высоких точек города — в Аллее Шахидов…

В тот день люди развели огромный костер из сожженных партбилетов. Коммунист Гейбат пришел вместе с Зауром на площадь Ленина и тоже бросил свой партбилет в пламя.

— Всё кончилось, отец?

— Всё кончилось, сынок.

Заур с облегчением вздохнул. Может, это завершение «всего» открыло бы ему новый путь, вернуло бы ему Артуша.

Но все только начиналось.

Многие из тех, кто сжег партбилеты в приступе справедливого негодования, осознав через некоторое время реалии, занимали очередь в дверях соответствующих инстанций для того, чтобы вновь получить заветные корочки.

Театр абсурда достигал своей кульминации.

Дождь и вино

1

Северный ветер резко бил в лицо Артушу. Уставившись на носки своих кроссовок, он шагал по проспекту Руставели в сторону отеля АТА. Темнело, на Тифлис надвигались сумерки. Синоптики грозились ливнем. В целлофановых кульках, которые нес Артуш, было шесть бутылок пива «Казбеки», чипсы «Лэйс», семечки и три килограмма апельсинов. Сейчас он хотел лишь одного: поскорее добраться в отель до начала дождя. Время от времени он поднимал голову и смотрел вперед, чтобы определить, не сбился ли с пути, и каждый раз, понимая, что очень трудно заблудиться на идеально прямой линии проспекта — улыбался. Подняв воротник куртки, он попытался прогнать озноб. Колющий лицо, режущий глаза ветер, напомнил ему детство, бакинские годы. Мысль о Зауре, ждущего его в теплой комнате гостиницы, заставила его ускорить шаг. Он ничуть не был угнетен тем, что уже два дня находится в чужом городе, вдали от семьи. Лишь однажды позвонил матери, в день своего приезда — то есть вчера утром.

Обычно армянин, оказавшись за пределами Армении, сразу же заболевает тоской, начинает страдать мгновенной ностальгией по своей древней родине. Артуш же по родине не тосковал. И вообще, — думал Артуш, если уж говорить о родине, то это скорее Баку, чем Ереван. Эта мысль показалась Артушу забавной. Было так зябко, что он не решался полезть в карман за сигаретами. Он задерживал взгляд на обуви редких подобных теням прохожих, и когда туфли-попутчики исчезали за каким-нибудь поворотом, его ненадолго, до следующей пары спешащих ботинков, охватывало чувство одиночества.