Артуш и Заур

— Как по-твоему, он все еще сожалеет о том, что произошло в бане? Ты заметил каким смущенным он выглядел на вокзале? Не могу понять, к чему эти комплексы.

— Если сожалеет, значит, дурак. Наверно, вспомнил о княжеской крови в своих венах. К тому же перестань уходить от разговора. Ты помнишь, о чем я тебя спросил?

— О чем?

— О ситуации с геями в армянской армии. Забыл уже?

Артуш сощурил глаза, посмотрел в окно и после некоторого раздумья ответил:

— Об этом долго можно говорить. Начнем, например, с призыва. Если призывник во время медкомиссии признается, что он гомосексуалист, то врачи сразу же сообщат об этом председателю комиссии и военному комиссару. А что будет потом… не приведи Господь.

— А что бывает потом?

— Парня водят по всем кабинетам военного комиссариата, позорят перед призывниками, оскорбляют. Ставят в итоге диагноз — гомосексуализм и отправляют в психиатрическую лечебницу. Военный комиссар сообщает об этом родителям, на место работы или же в ВУЗ.

Заур смотрел на Артуша с расширившимися от удивления глазами. Он не мог поверить своим ушам. Ужас охватил его.

— Что ты говоришь? Ведь это такое унижение!

— Конечно, унижение. А я что говорю? У меня были друзья-геи — Мамикон Осепян и Мисак Кочарян. С ними так и случилось. Военный комиссар поставил всех в известность в школе, где учился Мисак, о его гомосексуализме. Врачи комиссариата поставили ему диагноз «гомосексуализм» и направили в больницу. Там его диагноз подтвердили без всякого обследования и направили не на стационарное, а на амбулаторное лечение. В его дело в больнице вписали, — «половая перверсия». В конце концов, в его военный билет добавили необходимую графу и освободили от службы. Он до сих пор стоит на учете в психиатрическом диспансере.

— Но ведь это невозможно! — сказал Заур, поглаживая лоб. — В 1991 году всемирная Организация Здравоохранения окончательно исключила гомосексуализм из международной классификации заболеваний. Разве в Армении, которая является членом этой организации, не знают об этом?

— Может и знают, но армянское здравоохранение немного отличается от мирового.

— А что с ним делали в больнице? Он что, лечится от гомосексуализма? — Зауру стало смешно от собственного вопроса. Артуш же продолжал сохранять серьезность.

— Какое еще лечение? Врачи получили устный приказ из Министерства Обороны по поводу таких призывников — делайте что хотите, но геев в армию не пускайте. И вправду, гей, попавший в ряды армии, оказывается головной болью для своего командира. Кто будет в ответе, если его там убьют?

— А если скрыть свою ориентацию?

— Допустим, скроешь. А если на гражданке есть те, кто об этом знают?

— И что же тогда?

— В смысле? Не понимаешь? С гражданки сообщают в военную часть: этот человек — гей. Вот и все! Все стучат друг на друга. После этого начинаются оскорбления, унижения. Его зверски избивают, солдаты отказываются есть с ним в одной столовой. Однажды солдаты подняли бунт с требованием сменить всю посуду в столовой из-за того, что в части был обнаружен гей. Лучше всего самому признаться. Тогда, может, не изобьют, но оскорблять все равно будут. Не пустят в столовую, всегда будут отправлять в наряд. Вся черная работа, кроме мытья посуды, достанется такому человеку.

— А как обстоит дело в Карабахе? — спросил Заур, внимавший Артушу с ужасом.

— Да точно так же. Там даже хуже. Голубых солдат отправляют в дома близлежащих селений. Их часто избивают, оскорбляют. После побоев им не позволяют идти в санчасть.

— Почему?

— Во всех военных частях существует неписаный закон. С геем в одной палате находиться западло!

Заур наполнил опустевший стакан вином. Услышанное шокировало его. Артуш, внимательно наблюдавший за тем, как он наливает вино, сказал:

— Может, скажем проводнику, чтобы принес чаю?

— С ума сошел что ли? Какой еще чай? — Заур поднял голову и крайне удивленно взглянул на Артуша.

Артуш рассмеялся, облокотился на стол.

— Ну, все не так страшно, как я рассказывал. В одном из военных училищ авторитеты поставили перед курсантом-гомосексуалистом два условия — либо уходить из школы, либо принести деньги. Курсант дал им три тысячи долларов и сам стал авторитетом.

Как только Артуш произнес последнюю фразу, Заур скорчился в приступе хохота. Он с трудом затолкнул канистру под стол и лег на койку. Он кашлял и смеялся, из его глаз катились слезы. Это зрелище заразило Артуша — он пытался поддерживать разговор усилием воли преодолевая накатившую волну дикого хохота.

— Что… что… ты говоришь? Серьезно… стал авторитетом? — с трудом задал этот вопрос Заур и расхохотался пуще прежнего.

— Не веришь?! Могу поклясться чем хочешь! Потом этот человек взял власть в военном училище. А в один прекрасный день обнаружил… что сам занимается обличением и избиением гомосексуалистов.

Лицо Заура стало багровым. Одной ладонью он хлопал по колену, а другой пытался подавить кашель.

Постучались в дверь. Артуш, пошатываясь, пошел к ней и открыл. Пожилой проводник с упреком посмотрел на Артуша, затем на судорожно смеющегося Заура и сказал: