— Ах, ах велико мое горе, — сказала Джейран и еще раз приложила платок к глазам. — На нашей улице парни частенько собираются и играют в войну. А мой мерзавец был атаманом нашей улицы. В общем, что вас мучить. Это случилось три месяца назад. Они играли в войну и условились с парнями соседнего квартала, что … Ей-богу, я готова провалиться сквозь землю от стыда.
Тофик, слушавший женщину с интересом, хотел сказать «Да плевать я хотел на твое чувство стыда!», но удержался и процедил сквозь зубы:
— Сестра, здесь же все свои, — сказал он. — Да рассказывай ты, чего тянешь.
Джейран в знак согласия покачала головой, сказав «Да, да братец, правду говоришь» и продолжила свою речь:
— Они условились, что атаман выигравшей команды сделает… как сказать, даже не знаю… ну, то самое с атаманом проигравшей команды.
Рушвия выпучила глаза и попыталась привнести ясность:
— А что значит «то самое»?
Джейран уже теряла терпение. Она обратилась к Рушвие с нотками мольбы в голосе:
— Ну да пойми ты, то самое… Ну, как мне сказать… Ну сзади…
Тофик зацокал языком и разлил чачу. Рушвия встряхнула крошки с рук, взглянула на Тофика, разливающего чачу из литровой бутылки Фанты и сказала:
— Ну и ну! Что за позор, вот дети пошли! Ничего себе.
Джейран согласилась со словами Рушвии покачиванием головы:
— Да, правду говоришь, сестра, рожаешь ребенка, растишь, воспитываешь, а он вот, в конце концов, совершает такую мерзость! Какая мать может ожидать такого от своего ребенка? Я учительница математики в средней школе. Сын мой с первого класса учился, на моих глазах был, глаз с него не спускала. А теперь я опозорена на весь район, со стыда даже в школе не могу показаться.
Тофик, Рушвия и Заур допили чачу и поставили стаканы на стол.
— Рассказывай, сестра, выговорись, — сказал Тофик и отпил Колы.
— Да что рассказывать, команда моего мерзавца победила. Они отвели атамана другой команды на старую недействующую ферму. Там мой сын изнасиловал в зад четырнадцатилетнего мальчика. Мальчик не смог это скрыть дома, его отвезли в больницу. Вдруг вечером вижу — полицейские ломятся в дверь. Они забрали моего сына в отделение. Вот такие дела…
Джейран зарыдала. Заур смотрел на нее с болью в сердце и вертел в руках пластиковый стакан с Колой.
— Прошел суд, ему дали шесть лет, теперь он в детской колонии. А я еду в Баку к родственникам, ведь в районе не могу показаться среди людей. Мне надо подождать, пока все не забудется. И с работы тоже уволилась.
— А что, мужа у тебя нет? — спросила Рушвия, пронзив Джейран острым взглядом.
— Нет, сестра, нет. Он трактористом был. Восемь лет назад, трактор загорелся и он сгорел в нем. Если был бы жив, наверно ничего такого не случилось бы. Парень получил бы правильное воспитание.
Рушвия откинула голову и зацокала:
— Пусть земля ему будет пухом, но ничего подобного. Сам ребенок должен быть порядочным. Значит, твой ребенок по сути своей мерзавец, не обижайся.
— Не сыпь мне соль на рану, сестра, в чем же я виновата? — взмолилась Джейран.
Рушвия по-настоящему опьянела — зарделись щеки, губы стали влажными, покраснели глаза.
— Как это «в чем я виновата?» Зачем рожать, если не можешь воспитать? Зачем делать других несчастными? Тем более ребенка, тем более парня.
Тофик вмешался, пытаясь успокоить Рушвию, напирающую на Джейран, но Рушвия, подняв руку с золотым браслетом на толстом запястье, сделала ему жест, означающий «А ты не вмешивайся».
— Но что же я могла сделать, сестра?! — плакала Джейран. — Случилось то, что случилось, откуда мне было знать, что мой сын совершит такое?
Тофик налил колы в стакан плачущей женщины и протянул ей:
— Выпей, сестра, выпей.
— Ну почему ты так говоришь, сестра? Надо же быть справедливым, в чем виновата мать?
— Как это «в чем виновата»? — взорвалась Рушвия. — Как это в чем? Родила сына — воспитай его! Вот дожил до пятнадцати, понятно, кровь горяча! Взрослый уже, понятное дело, встает у него, дырочки хочется.
Джейран растерянно посмотрела на присутствующих в купе, будто бы прося о помощи, и в конце концов остановилась на круглом, покрытом толстым слоем косметики, лице Рушвии:
— Ну что могу поделать в этом случае я?
Рушвия, посыпая солью грудинку курицы, ответила с вызовом:
— Ты? Вот, например, сама бы ему подставила свой зад, чтобы парень успокоился. А зачем надо было делать несчастным чужого ребенка?
Заур вздрогнул и пролил Колу на колено. Тофик прикрыл рукой рот и вытаращил глаза. А Джейран стала шлепать себя двумя руками по щекам, царапать лицо и выть:
— Ой, ой! Что ты говоришь! Да что ты такое несешь при мужчинах!
Рушвия повела глазами, отправила в рот грудинку и сказала, жуя:
— Да какие еще мужчины! Все мужчины пропали на Великой Отечественной.
Зауру ее слова были нипочем, но Тофика они крепко задели:
— Сестра, вроде начинала хорошо, но здесь ты допустила оплошность. Если тебе мужчины не встречались, это твои проблемы, а не наши. Перед тобой сидят двое мужчин, а ты несешь всякую ерунду! Вот выебу тебя взад, вмиг поймешь какие еще мужики на свете остались.
Пьяная Рушвия поняла, что допустила ошибку, и поправилась: