Арысь-поле

Смеркалось (без солнца это произошло гораздо быстрее). Противоположный берег слился с небом; вода потемнела, будто налившись свинцом; в прибрежных кустах, таких весело-зеленых днем, проступили контуры ночных животных, которых никак не пугали языки пламени, освещавшие только людей, сидевших у костра. Дым, вобравший в себя запах случайной хвои и жареного мяса, перекличка неутомимых цикад, негромкий голос реки – все настраивало на мистический лад.

– А давайте рассказывать страшные истории про черную руку, – весело предложила Катя, – мать говорила – в пионерском лагере пацаны их так пугали.

Подумав о совсем другой руке, синей и опухшей, Вадим оглянулся на дом. Не дай бог, она сейчас появится в окне!

– Про руку не интересно. Давайте лучше про него, – он ткнул пальцем в идола, сделавшегося четвертым членом коллектива, – представляете, сколько ему может быть лет?

– Класс!.. – Катя провела по гладкой теплой поверхности.

Аня все это время одиноко лежала на своей половине покрывала и обдумывала сделанное вдруг великое (для себя, по крайней мере) открытие – оказывается, и хорошее отношение Вадима, и его деньги, и обещанные Леной чудеса, и, вообще, жизнь с ее радостями проблемами – это такие мелочи рядом с огромным небом, рекой, чуть слышно бьющейся в берег, и всем, могучим и вечным, что окружало ее сейчас. …Мелочь, даже буду ли я существовать в этом мире или нет!.. Стоп! Что значит, я не буду существовать?.. А зачем тогда все остальное?.. Неужто для деревяшки есть место в веках, только потому что кто-то назвал ее «богом», а для меня, живой и настоящей, нету?.. Это ж нонсенс…

– А это бог чего? – задала она первый за весь вечер вопрос.

Вдали несколько раз гулко ухнул филин, словно отвечая ей мрачно и безрадостно.

– А, действительно? – Катя легла рядом с подругой, повернувшись лицом к колоде.

– …Вам интересно, кто это? – прозвучало совсем рядом.

Катя завизжала. Аня вскочила на коленки – все «умные» мысли мгновенно покинули ее голову и их место занял ужас; почти такой же ужас, как год назад, когда приехав на «вызов», она увидела восемь здоровых пьяных мужиков. Она замерла, не зная, что делать дальше.

Вадим испугался не меньше, но чувство того, что он здесь единственный мужчина, и хочет того или нет, должен защищать своих спутниц, не позволили ему закричать и метнуться к машине. …Если человек, ладно; а если какой-нибудь «ужик»?.. Но Катя продолжала визжать так громко, мотая головой из стороны в сторону, что никакие решения не приходили.

Хрустнула ветка, и Вадим увидел человеческую фигуру, появившуюся из пролома в заборе; фигура выпрямилась, обнаружив седую бороду и растрепанные волосы.

– Я испугал вас? – спросил волхв, подходя к костру.

Вадим обрел дар речи и способность двигаться, но страх в душе присутствовал по-прежнему – он знал, раз появился волхв, значит, началось… причем, что началось, неизвестно. Но в данный момент перед ним пока еще стоял просто человек.

– Конечно, испугали, – Вадим откашлялся.

– Извините, но я ж говорил, и тебе, и твоему приятелю, чтоб вы больше не ездили сюда. Вам все равно не понять, что здесь происходит – я сам-то не всегда понимаю…

Заслышав нормальную русскую речь и даже частично осознав смысл слов, Катя замолчала, правда, так и оставшись с открытым ртом. Аня тоже смотрела на волхва во все глаза – ее прошлогодние ассоциации исчезли, едва она увидела незваного гостя, но ощущение ужаса не проходило. Впервые в жизни она поняла, что ужас, оказывается, может возникать не только в преддверии физических страданий, но и сам собой носиться в окружающем воздухе.

– Садитесь, – Вадим подвинулся, освобождая место.

Волхв опустился на землю не по-стариковски легко.

– Так заикой станешь, – пробурчала Катя, окончательно приходя в себя.

Волхв только усмехнулся и повернулся к Вадиму.

– Зачем ты опять приехал?

– А что, нельзя? – Вадим начинал злиться из-за собственного страха, который, как ему казалось, видели все, и теперь перестали воспринимать его как защитника, – это что, частная собственность? Сами-то вы, что здесь делаете?

– Это плохое место, – Волхв вздохнул, – особенно, сегодня. Лучше уезжайте.

Если б не девчонки, перед которыми не хотелось терять лицо, Вадим, и правда, с удовольствием смотался б отсюда. Он перевел взгляд на Аню, смотревшую в темноту широко открытыми глазами. …Вот, у нас есть костер, который пытается бороться с тьмой… так и у каждого есть внутри свой костер, который освещает кусочек мира, и каждый думает, что этот светлый пятачок, есть весь мир… Анино сознание не привыкло рассуждать, так как от него это никогда не требовалось, поэтому она запуталась, моргнула и сразу вернулась к понятным канонам и принципам.

– Сегодня… – Волхв смотрел в огонь, а потом почему-то повернулся к Кате, – здесь может произойти вселенское зло.

– А что такое вселенское зло? – удивилась Катя.

– А ты, как думаешь? – волхв обратился к Вадиму, – ты ж считаешь себя умным и грамотным.

– Я думаю… – Вадим закурил, – самое большое зло – война. Неужто кто-то отсюда сможет развязать третью мировую?..

– А ты, как думаешь? – волхв обратился к Кате.

– Я думаю, что СПИД. Его и развязывать не надо.

– А ты?

– Я?.. – Аня как-то не предполагала, что очередь дойдет и до нее, поэтому была совершенно не готова к ответу, – я… я не знаю, но, наверное, это, когда всем хреново.

– Всем сразу не бывает хреново, – философски заметил Вадим, – даже от самого плохого кто-то обязательно выигрывает; кому-то бывает хорошо…

– А ведь она ближе всех к истине, – перебил Волхв, – бывают ситуации, когда всем хреново, и это «хреново», есть зло, которое сидит внутри нас. Ведь это мы начинаем войны, и мы разносим СПИД; только одни страдают сначала, а другие, потом; одни страдают физически, а другие морально, но это общее зло, исходящее от нас.

– Что-то совсем по-христиански, – Вадим усмехнулся, – а ведь, по-вашему, Христа нету, да?

– Почему нет? Я уже объяснял твоему другу, что богов множество, и среди них Христа никто не отрицает. Есть боги стихий, боги явлений, боги предметов, и все они являются человеку постепенно, по мере развития его сознания. Начинается с самых зримых – земли, воды, огня; потом те, что связаны с состояниями и эмоциями – боги сна, радости, любви, ненависти, материнства… их великое множество; а, вот, когда человек, наконец, пытается познать самого себя, ему является Христос. Он как бы бог – внутреннего мира, бог – души; это перед ним человек отчитывается о прожитой жизни, поэтому вашему эгоистическому миру он оказался наиболее близок. Вы даже возвели его в ранг высшего божества, остальных обезличив, назвав ангелами или бесами; вы даже приписали ему несуществующую возможность оценивать чужие грехи и возносить души на небо или опускать в ад!.. А он, между прочим, такой же, как все – ни больше, ни меньше; просто каждый бог отвечает за свой участок.

– Интересная теория, – Вадим недостаточно хорошо знал христианское учение, чтоб приводить какие-либо контраргументы. К тому же, сама идея ему понравилась своей ясностью, если не сказать, примитивизмом, – допустим, все это так, – сказал он, – и что же должно произойти здесь сегодня?

Девушки тоже повернулись к волхву, ожидая описания очередного Апокалипсиса, но волхв тяжело вздохнул:

– Не знаю. В древней книге я не смог прочитать этого.

– Почему? – наивно спросила Катя.

– Вы не можете однозначно расшифровать, ни Библию, ни предсказания Нострадамуса, написанные на нормальных человеческих языках, а хотите, чтоб я дал четкое толкование, написанного узелковым письмом, которое не существует уже сотни лет?..

– Каким письмом?..

– Узелковым. Оно появилось еще до берестяных грамот. Это не буквы, а ассоциативные знаки, вроде иероглифов, только не на бумаге, а завязанные в виде узелков. Все считают, что у славян не было такой письменности…

– Это очень интересно, но хотелось хотя бы приблизительно знать, что произойдет здесь и сейчас? – Вадим решил вернуться к самому важному вопросу, так как еще оставалось время, чтоб убраться с этого чертова хутора со всеми его загадками.

– Я ж сказал, не знаю!.. Да, я – волхв, и обладаю массой древних знаний, поэтому у меня случаются озарения; когда боги хотят что-то поведать… они делают это через меня, но они ж не объясняют подробности!..