Арысь-поле

– Что есть? Есть огонь. И выглядит он так, как выглядит огонь – с яркими языками, раскаленными углями и летящими искрами! Он в миллионах горящих сейчас костров, газовых плит, зажигалок и взрывов напалма – огонь, единый в своей сущности как явление, но разделенный на миллиарды частей, и только его можно считать богом!.. Если, конечно, употреблять это глупое слово. Только к нему можно обращаться, и только он услышит тебя. Вот, в чем смысл, глупец!.. И есть вода – речная, морская, водопроводная, а не какой-то бог Водан, запутавшийся в километровой бороде; и есть каждая корова, и каждая овца, а не бог Велес… – она простерла руки к стоявшему рядом дубу, выкрикнула что-то гортанное, и вдруг при полном безветрии дуб зашелестел ветвями – это было настолько поразительно (даже страшно!), что у всех побежали мурашки. Лена победно повернулась к слушателям, – это не какой-то там Перун, это – дуб; конкретный дуб, в котором нет бога, а есть частица божественного, как и во всех остальных дубах, и она не имеет ни названия, ни облика. Ты понял разницу между нами, дед?

– Да, – волхв потерянно кивнул, – ты ведунья…

– Опять ты примеряешь ко всему свои глупые определения, – Лена скептически покачала головой, – хотя, если тебе так удобнее изъясняться, пусть будет так.

Костер почти догорел.

– Кать, накорми его, – предложила Лена.

В другое время Катя, скорее всего, рассмеялась бы такой странной фразе, но сейчас, не задумываясь встала, подняла то, что осталось от идола, и бросила в огонь. Сноп искр и дыма взметнулся вверх, а уже через минуту огонь начал вновь разгораться, озаряя лица таинственным светом. Все уставились на него, пытаясь рассмотреть лицо того самого бога, о котором только что говорила Лена, но для всех он оставался просто огнем, и только Катя видела, как он улыбался – даже радостно смеялся оттого, что его наконец-то поняли. Она невольно протянула к нему руки, и теперь уже никто не пытался ее остановить.

– Я не могу общаться с богами, как это делаешь ты, – вздохнул волхв, – и не могу ничему помешать, но все равно, в моей книге сказано, что ты пришла со злом.

– В твоей книге?.. Сожалею, старик, но твоей глупой книги больше нет. Ты не сможешь и дальше морочить людям головы своими невнятными, никому не нужными пророчествами… как, впрочем, нет твоего дома; твоей мерзкой, брызжущей слюной, твари; и ворона тоже нет, а твои овцы, вместе с коровой, бродят по деревне и думают, к чьему бы двору прибиться.

– Что ты сделала?! – волхв попытался резко встать, но лишь припал на одно колено.

– Я?.. Я, ничего. В твой дом ударила молния, а я просто случайно видела это. Так что, дед, спешить тебе больше некуда. Оставайся, если хочешь.

Волхв закрыл лицо руками; согнулся, словно переломившись пополам, и стоя на коленях, заплакал.

– А еще говорят, мужчины сильный пол… – Лена презрительно отвернулась, – хотите, расскажу вам историю маленькой девочки, которая родилась в шикарной московской квартире на Ленинском проспекте и до трех лет играла в больших кукол с закрывающимися глазами; еще она очень любила шоколадные конфеты, которые ей почему-то запрещали есть больше двух штук в день?..

Мечтательно улыбаясь, Лена прикурила, достав из костра тлеющую веточку, и продолжала, задумчиво глядя в темноту:

– Мой отец был крупным ученым, изучавшим древнюю Русь, профессором. Как часто случается, женился он на своей студентке – так что моя мать тоже была историком, только рангом пониже. Отец участвовал в раскопках Новгородского Детинца и подземных гробниц Киево-Печерской лавры, а когда мне исполнилось семь лет, они с матерью впервые взяли меня с собой в экспедицию – матери не хотелось сидеть со мной в Москве, вместо того, чтоб тоже поехать на Онегу. Там, рядом со всем известными Кижами, есть еще несколько островов, на которых сохранились древние капища. Это такие места, где совершались языческие обряды.

Помню, сначала я никак не могла привыкнуть, что у нас нет ванны, и вечером приходится мыться в озерной воде; что нет моей любимой чашки с попугайчиком, а есть эмалированная кружка, у которой вечно горячая ручка; и еще нет конфет… Потом я привыкла к полудикой жизни и даже полюбила играть на старом капище, которое было уже обследовано, и перестало представлять археологический интерес.

Пока отец с командой что-то там изучал, я совершенно одна лазила по фигурам идолов, копалась у их подножья, подражая взрослым. Меня спокойно отпускали, так как считалось, что со мной ничего не может случиться – в холодную воду я не полезу, а людей, кроме нашей экспедиции, на острове проживало человек десять; промышляли они рыбной ловлей, а в туристический сезон подрабатывали в Кижах.