Арзамас-городок

Последняя служба Щеголькова арзамасцам и замечательному человеку города — это ходатайство о постройке храма в память боярина Ф. М. Ртищева и во имя святого великомученика Федора Стратилата.

Дружеское участие, благородство помыслов побудили Николая Михайловича к делу.

…Общественность города благодарила Федора Ивановича Владимирского за его гражданский подвиг создание водопровода. Скромный священник сказал:

— Ничего не нужно, как одну квадратную сажень земли на милом Мокром овраге, которую прошу подарить мне в вечное владение…

Началась война, как-то призабылась просьба о. Федора, а он старел, прихварывал. И вот 28 апреля 1917 года Николай Михайлович пишет в Думу:

«Владимирский просил одну сажень для своей могилы, ему хотелось быть погребенным на Мокром овраге, где им положено столько трудов».

Похоронить-то не сложно, да вот закавыка. Людей хоронили же на освященной земле кладбищ. Вне их предавали земле лишь всякого рода самоубийц, утопленников, насильственно убиенных. А тут священник! Освятить землю в овраге могла бы построенная церковь…

Далее летописец писал в Думу, что почитатели Ф. И. Владимирского просят 10 или 12 квадратных сажен для храма. И еще:

«Просить о. Владимирского при жизни, пока силы дозволяют ему, служить в этом храме: об этом о. Владимирскому объявлено было 8 февраля в день его ангела, и он выразил по этому поводу свое удовольствие и согласие».

Предполагалось, что маленькая деревянная церковь будет построена на собранные средства почитателей о. Федора. Щегольков брался за покупку стройматериалов. Городская Дума дала разрешение на землю, но задуманное не осуществилось — новая власть города явно не благоволила к церквам и прежним народным обычаям…

6.

Собрал скорняков, что работали при доме, и объявил:

— Признаюсь, не хотелось бы, но расходимся с вами, ребятки. — И поклонился. — Спасибо, трудились добросовестно, и шибко-то мы не ругались. Ели-пили у меня досыта. А платил я вам то возможное, что учено сказать, не мной, а самой жизнью — экономической жизнью Отечества устанавливается. Поймите, я ведь тоже… Иной раз, рад бы накинуть что-то на готовый мех, ан нет. Глядишь, государыня Нижегородская ярмарка уж ко всему примерилась, уже свою твердую цену ставит — баста! И торопишься скорей сбыть, кабы завтра цена-то на мех еще ниже не упала…

— Куда же мы теперь! — задумчиво подал голос Сергей Иванович Карасев, тот самый, который много позже скажет:

— Умная голова, Николай Михайлович. Был строг, но справедлив. А без строгости в любом деле нельзя. Давно же заведено: дай　скорняку сырья на две шапки, а он, такой-сякой, и третью выгадает. Неловко сказать, но глаз да глаз за нами был нужен. А потом… Я вот ровно работал, а другими водочка вертела. Бывало, ярмарка на носу, иной раз меху много, торопит хозяин, а Ванька запил, Гришка тож задурил.

Это верно. Исследователь народных промыслов А. В. Карпов, родом он из Арзамасского села Кирилловка, рассказывал о бедной, но веселой жизни многих скорняков. Это ведь про них осудительную песню сложили в Арзамасе. Пелась она на мотив известной: «За Уралом за рекой казаки гуляют».

Как за Шамкою рекой
Скорняки гуляют
И косушкою пустой
За реку бросают.
Скорняки — не простаки —
Вольные ребята,
Все на шапках хохолки,
Только не женаты.
Мало робят,
Мало спят
На битках они лежат…

Сошли скорняки со двора, не надо ходить в управу — не у дел… Книги да бумаги — они одни и спасали от едучей тоски, от тяжелого душевного разлада.

Незаметно пришло лето. Приехал старший сын Михаил и добавил отцу переживаний. После Нижегородской духовной семинарии окончил в 1912–1916 годах и Духовную академию в Сергиевом-Посаде, но сана священника не принял. 28 лет — ученый, по характеру и взглядам во многом светский человек. А сколь всего связывал родитель с этим сыном, ранее исподволь направляя его на изучение богословия. Свой, родовой молитвенник перед Богом — этого ждал тайно и явно отец. Вон он молодой, очень красивый в форменной тужурке школьного учителя ходит по саду с книгой в руке. Болен, смертельно болен Мишенька. Надо же так: в Москве случайно попал под трамвай — измяло ногу и вот чахнет от костного туберкулеза…

Болит сердце и за младшего, Федора. Тот кончил Арзамасское реальное, потом начинал учиться в Лейпциге, в Германии, изучал химию. Тоже жило горделивое мечтанье у родителя: окраска мехов — важнейшая составная часть в скорняжном ремесле. Как бы мог сынок после развернуться в большом предприятии! С той же Германией торговлю завести… На фронте Федор. Вот, надо сообщать ему скорбную весть: родился у него сын Иоанн в июне, а в июле приказал долго жить…