Асафетида

— Да как в баньке, Ванечка! Только веники все терновые. Да кипяточек холодным не разбавляют. А иной раз и саму в печку вместо дров бросят. Доброе место адом не назовут.

— А за что тебя… туда?

— Да ни за что. Там — все ни за что. Неправдою суд стоит. Мне вот Архипка подстроил, кровопивец злородный. Зверь он лютый, а не целитель, — злобно забормотала она. — Спасибо Николаю праведному, что тебя хоть в обиду не дал. Дай ему, Боже, здоровья, — с этим словами бабушка сползла со скамейки и встала на четвереньки. — Знаешь как я по тебе, родненький, скучаю?! Знаешь как?! — Она истерически всхлипнула. — Побыла б еще, но не могу никак. Тяжек крест, да надо несть! Дай поцелую хоть на прощание! — Веревка на запястьях с треском лопнула, и мертвечиха рысью кинулась на меня.

Я вскочил на ноги, отпрыгнул на шаг назад и потянул на себя могильный крест, который на удивление легко выскользнул из сырой почвы. Когда ведьма атаковала меня снова, то получила деревянным крестом по спине. Она стала падать ничком, но напоролась обеими глазницами на пики ограды, и так повисла, не доставая коленями до земли и отчаянно суча ногами.

Не обращая внимания на дьявольский визг, я колотил ее по хребту, покуда оружие не выпало из обессилевших рук. Женка воспользовалась этой передышкой, подтянулась на руках на решетке, перевалилась через ограду на тропинку и была такова.

Очнулся я в позе распятого Христа на могильном холме. Крест стоял на своем месте, и настоящая бабушка, молодая, ласково глядела на меня сверху вниз из овала портрета. Колокола напомнили о том, что 31 декабря в этом году пришлось на воскресенье. Звон поднял в воздух стайку воробьев. Птицы немного покружили в воздухе и расселись рядком на кованых прутьях соседней ограды.

Кое-как я привел в порядок сначала могилу, потом свою одежду и двинулся к остановке. Мне повезло: белый автобус «Мерседес» подъехал почти сразу. Автобус свернул с Кузнецкой, остановился и раскрыл двери на остановке «Летний сад» перед памятником Пушкину и няне. В дальней половине «гармошки» среди зимних шапок и кепок на меху мелькнула парадная фуражка Точкина. Углядевший меня издали, он заулыбался и стал протискиваться через салон.

— Бабушку навещали? Я тоже к своим съездил. Новый год — семейный праздник, — сказал он, пожимая мне руку. — Вы представляете, «восьмерку» час ждал! Хоть бы отдельный автобус в Орлецы пустили!

Я посетовал, что добраться в район Ипподрома в выходные — тоже дело не из быстрых.

— А у вас тут цветок застрял, — Николай тонкими пальцами извлек у меня из-за шиворота пластмассовую розу.

Не задумываясь, я сунул ее в куртку:

— Это из венка, наверное.

— Нехорошо с кладбища ничего брать, — предупредила с одиночного сиденья рядом с нами старушка в берете.

Я вытащил розу, покрутил ее в руке и, не придумав лучшего, спрятал обратно в карман.

— Мне тут еще кое-кого посоветовали. Женщина в нашем районе, — сообщил Точкин доверительным шепотом. — На любовных делах специализируется. Эротические кошмары как раз по ее части будут.

Я промолчал в ответ.

Везде на улицах были огромные разноцветные снежинки и золотые шары. На кольце Октябрьской площади автобус объехал по кругу главную городскую ель: искусственную, в виде нисколько не похожего на настоящую елку конуса. Фонарные столбы на мосту через один были украшены одинаковыми фигурами гигантских снегирей из гирлянд, лампочки зажигались по вечерам.

На «Маяке» на Завеличье мы вдвоем вышли из автобуса.

— Вы, наверное, с институтской компанией отмечать будете?

— У нас почти все иногородние: дома будут отмечать, — ответил я на ходу и вспомнил парну́ю из своего недавнего кошмара.

— А я у Андрея Любимова обычно встречаю, но они в круиз новогодний по Балтийскому морю уплыли: Таллинн — Стокгольм. Татьяна, супруга его, уговорила. Так что я один совсем остаюсь.

Я испугался того, в каком направлении движется разговор:

— Ко мне одногруппница в гости придет.

Точкин понимающе кивнул.

Попрощались мы, когда перешли Рижский проспект, у дверей магазина «Дикси».

— С наступающим! Удачи вам!

Я пожелал ему того же и помахал рукой.

Толкучка в продуктовом добила меня окончательно. Когда я ввалился домой с бутылкой шампанского, то сразу плюхнулся на обувную тумбу в прихожей. Даже дойти до кухни и выпить воды не было сил.

Я стянул с себя потную одежду, немного отдышался и взялся зубрить Эхта. Одну лекцию по естествознанию я пропустил, когда ходил в собес, и взял у Оли отксерить. Теперь, когда я вытащил копии из прозрачного файлика, то с удивлением обнаружил, что кроме тетрадной клетки и «серого шума» ксерокса на листах ничего нет. С небольшой досадой я оставил непомеченными четыре вопроса в списке и стал повторять пройденное, а потом взялся за православную культуру.

На своих колесиках стол перестал ездить еще в общаге. В девять вечера я вытаскиваю его волоком на середину комнаты и нахожу в кладовке поглаженную тетей Зиной после поминок скатерть.

На улице уже вовсю свистят ракеты и грохочут петарды. В телевизоре, как обычно в Новый год, советская классика.