Асафетида

— Вы слышали, наверное? Ваня осиротел, когда ему еще трех месяцев не было. От груди рано отняли — и смеси никакой подобрать не могли. Даже кормилицу по объявлению отыскали — бесполезно. Только кричит да хиреет, праклёнутый будто какой. Одна баба крестить посоветовала. Понесли его в собор наш островский. Только окунули в купель, он на всю их церковь как заревет! И голосом страшным, недетским таким, словно и не младенец, а медведь в лесу! Дьячок чуть в штаны не наложил. Вытащили, глядь, а он весь в волдырях как от крапивы! Тут уж и попику поплохело. Я ему говорю: «Аллергия у малыша на святую воду-то вашу». А он мне: «Какая ж тут аллергия может быть? Обычная это вода из-под крана».

Тогда Маша к бабке и пошла. Ну, не к бабке, конечно. Молодая женщина, из их колхоза. Домик у этой ведьмы стоял за Болотами, деревня такая. Ее и звали все — Наталия Заболотская. Она сама ничего делать не стала, а Машу к этой санитарке безмозглой направила. Ваня, как зелье попробовал, сразу есть начал. Так всю жизнь Маша этой гадостью его подкармливала. Я ей говорила: «К врачу его лучше своди», а она мне: «Водила, — мол, — да не помог никто». Врала, конечно.

Точкин уточнил, не те ли это Болоты, которые рядом с Порховом, и, когда услышал, что те, спросил название колхоза.

— Она в соседней «Заре» пятнадцать лет агрономом отработала, а в «Красную Русь» из-за мужчины перебралась. Колхоз сам — курам на смех, да председатель зато — загляденье! Высокий, статный, сказочный такой красавец — и усищи прямо как у Буденного! Семеном, кстати, его и звали. Водку только по праздникам пил. Фотографией увлекался. Даже в клубе выставки устраивал. Вдовец бездетный. Машу, что самое главное, любил очень. Съехались они, а потом поженились. Правильная поговорка есть: «Замуж за вдовца выйдешь — вдовой останешься», — неожиданно мрачно закончила она.

— Умер?

— Убили. Пьянь тамошняя.

— А потом она к дочери в Остров перебралась?

— Не было никакой дочери. Думали об этом, конечно, да вместо ребенка только собаку завели. И та сдохнуть успела.

— А внук?

— Не родной он ей был, — просто сказала собеседница. — Иван — священника сын, отца Георгия. В «Красную Русь» этот Георгий по приглашению парторга приезжал строить церковь.

— Парторг верующий был?

— Не то чтобы верующий, а церковь стал строить, чтоб народ успокоить из-за белой топи. Болотце у них такое было в лесу за центральной усадьбой, волшебное.

Как объяснила тетя Зина, свое название болото получило из-за того, что поверхность его круглый год, даже зимой, покрыта слоем густого белого тумана толщиной сантиметров в двадцать. Место пользовалось дурной славой. Старались в белую топь не ходить, но всё равно попадали: кто по пьянке, кто просто по оплошности. Люди регулярно исчезали без вести, а уцелевшие болтали всякие небылицы. В перестройку собирались печатать даже статью в «Аномалии». Ждали самого Ажажу, но тот не приехал, и статья так и не вышла. Скептики из сельской интеллигенции твердили про болотный метан, который при отравлении им вызывает галлюцинации. Но интеллигенции, конечно, не верили.

В 80-х годах, когда по всему СССР уже закончился этот бум, осушительная мелиорация добралась до Порховского района. Белая топь вместе с окрестными болотами попала в план по осушению. Тут-то у аномалии и нашелся негаданный защитник.

— Колдун он был. Ну как колдун, неофициально, конечно, — поправилась тетя Зина. — Архипом звали, числился в колхозе механизатором, но сам больше — по этой части. Известный. Из Порхова, из Пскова к нему ехали — со всей округи, и до сих пор едут. Колхоза уже двадцать лет как нет, а он в центральной усадьбе всё принимает. Слышали про него, может быть? Как про мелиорацию разговоры пошли, стал Архип по домам ходить и пугать, что черти-де в этом болоте живут. И если осушить его, разбегутся оттуда и много бед наделают. Верили ему. А какой в колхозе народ? Темный народ! — Ответила сама себе тетя Зина. — Потом дети умирать начали. Младенцы. Эпидемия была какая-то, но все на чертей болотных грешили. Тут крестьяне и поднялись: сначала втихую, потом открыто. Созвали собрание, требовали топь не трогать. Семен — ни в какую, орал на всех, мракобесами называл. Через три дня его забили до смерти, на гумне тело нашли. Я сразу Маше сказала: «Уезжай и ты», — а она: «Нет, — отвечает, — пусть сначала убийц найдут». Уголовника арестовали местного, он и сознался вроде. Так понятно же, что не один был.

Новым председателем выбрали парторга молодого, либерала, из прогрессивных, как тогда говорили. Поехал он с комиссией договариваться, чтобы болота окрест усадьбы за их культурную ценность не осушать. Его оттуда послали подальше: и до них уже слух об этой культуре дошел. Тогда этому «прогрессивному» в голову идея и пришла: «В лесу, рядом с белой топью давайте, — говорит, — храм построим, чтоб чертям хода не дать», — то ли услышал от кого-то, что так сделать надо, то ли сам придумал. Работники, кроме Архипа, его все поддержали: «Рациональное, — отвечают, — предложение, здравое очень», — старый председатель им вообще не нравился.