Асафетида

— Не, ну ты свидетеля тоже послушай, — Порфирьев вступился за Точкина. — Помнишь, как ты про бабулек тех сначала написал, что их зверь убил? А оказалось? Они, кстати, в этом подъезде жили.

— Ну вам виднее, конечно, — тут же обиделся полный брюнет. — С личностью что?

— До больницы дозвонился, — отчитался Порфирьев, который перед этим долго разговаривал с кем-то по мобильному в кухне. — Действительно, работала у них в морге. Ориентировка совпадает. С утра пришла в смену, а сейчас нигде найти не могут. Иванова Антонина Алексеевна. Вы не встречались?

— Не приходилось.

Когда следователь назвал год рождения, сросшиеся брови брюнета поползли вверх.

— Это ей… Девяносто два года, что ли?

— Так точно.

Кряхтя, мужчина поднялся с колен, собрался отряхнуть брюки, но передумал: полы у Точкина были безукоризненно чистые, даже в прихожей.

— Ее узелок? — На глаза пришедшим попался предмет у входа.

Порфирьев развязал тесемку и брезгливо сморщил лицо.

— Из морга это, — эксперт запустил руку внутрь и теперь рассматривал на ладони обрезки ногтей. — С трупов волосы, ногти состригают и продают потом. У нас тоже санитарка этим промышляла. Зосимова. Помните ее?

— Помню-помню. А кто их покупает-то? — Удивился Порфирьев.

— Да много кто. Эти материалы в народном целительстве используют. Компоты всякие варят, — судебный эксперт завязал узелок и небрежно запихал его в глухой черный пакет для вещдоков.

— Чаю не хотите с бутербродами?

Доктор вместо ответа молча засобирался.

— А с ней что теперь? — Спросил Точкин.

— А вам она мешает, что ли? Пожилой человек. Проявили бы уважение, — с мрачной издевкой обронил гость, уже взявшийся за ручку двери.

На прощание Николая он ответил коротким кивком.

— Да заберут вашу бабушку, заберут, не волнуйтесь только, — принялся успокаивать лейтенанта Порфирьев и под руку увлек его на кухню.

На этот раз следователь не отказывается от травяного чая и находит его изумительно приятным на вкус. Аромат душицы напоминает ему о школьных каникулах в Печорах у бабушки.

— Бутерброды какие будете? С сыром, с колбасой? — Точкин распахивает холодильник, в котором, кроме упомянутых продуктов, лежат только несколько сосисок в целлофане и упаковка яиц.

— Спасибо, есть совсем не хочется, — дознаватель то ли смутился бедностью лейтенанта, то ли и правда потерял аппетит после возни с трупом. Он ставит на стол пустую кружку, достает из портфеля новенький по виду блокнот и щелкает ручкой. — Можете рассказать, о чем вам говорила умершая?

— О всяком. Про покойников всё больше. Как в ее детстве они из могил в красных рубахах выскакивали и пряниками ее вместе с другими детьми угощали. Черствые были, но вкусные, — считает нужным подчеркнуть Николай. Потом пересказывает притчу о деве Марии и смертоносном яйце.

— Народная мудрость. Да-а… — Следователь не стал раскрывать блокнот и сунул его обратно в портфель.

Снаружи послышался сначала шорох, потом несколько слов шепотом. Николай с Порфирьевым вышли в прихожую и увидели, что овечий полушубок, которым после осмотра была накрыта умершая, сполз примерно на треть, так что открылось лицо, шея и старушечьи груди в коричневых пигментных пятнах.

Михаил Федорович вернул покров на место:

— Я подумал, это Некролаев зачем-то вернулся.

— У меня такие вещи случаются. С недавних пор.

Порфирьев смерил Николая многозначительным взглядом.

Прощаясь, он пожал хозяину руку и рискнул приласкать Ворона, который почему-то оказался перед дверью. Только чудом Порфирьев увернулся от когтистой лапы.

За окном надвигались сумерки. Точкин взял на руки Уголька, которого очень пугал труп в прихожей, и прошелся вдоль полки с книгами. Он достал наугад исторический роман с изображением какого-то русского витязя на обложке и уселся читать — не особенно, впрочем, внимательно. В седьмом часу вечера во двор въехала ржавая «буханка» из морга.

Николай проводил носилки со старушечьим телом и тщательно вымыл полы. Закончив с уборкой, Точкин снял с зарядки телефон и набрал тетю Зину: они с ней обменялись номерами на поминках.

— Але! — Раздался из трубки громкий голос пожилой женщины, за полвека работы в госучреждениях привыкшей говорить по испорченным телефонам.

— Это лейтенант Точкин, мы с вами на похоронах виделись, — принялся объяснять Николай. — В Пскове… Да-да, на обоих… Ко мне тут очень необычная женщина приходила. Точнее, не ко мне, а к Марии Егоровне. Пожилая совсем бабушка.

— Антонина, что ль? Санитарка?

— Она-она! — Обрадовался Николай. — Ногти мертвых с собой принесла зачем-то.

— Маша, Царство Небесное, как же сказать-то… Из них Ванечке зелье варила. Кроме ногтей там еще опилки были. Настаивала эту дрянь на мертвой воде. Знаете, что это за вода? Та, которой покойника омыли! Перемешивала всё это костью человеческой да заклятье читала, как будто какая-то баба Яга из кино. Ване говорила, что это пшеничные отруби, и заставляла употреблять это зелье каждый день. Якобы хронический гастрит у него.

Точкин ужаснулся:

— Для чего?!