ASAP. Дело срочное

Переписка с Натаниэлем – вообще больной вопрос. Перед сообщением, которое я отправила сегодня утром, идет десяток сообщений от него, все отправлены вечером в субботу. Он спрашивал, где я, беспокоился, все ли со мной в порядке. А перед этим…

«Жду не дождусь нашей встречи вечером».

Он тоже никогда не тянул с ответом, по крайней мере, когда у него при себе телефон. Мое сообщение он не прочел, но, должно быть, видел на экране уведомление и смахнул, чтобы только казалось, что он его не прочел.

В дороге меня порядком укачало, а мне еще двадцать минут идти в босоножках на каблуках вверх по холму, чтобы добраться до бабушкиного дома.

До ворот я добираюсь вся в поту. Нажимаю кнопку интеркома и улыбаюсь бабушкиной домработнице, когда та впускает меня.

Дом одноэтажный, но площадь у него две тысячи квадратных метров, окна во всю стену выходят на Квангесан, гору к северу от Сувона. Она окутана туманом и гордо возвышается на горизонте. Проходя по ухоженной дорожке, я замечаю за безупречно чистым стеклом движение – это домработница миссис Син. На ней униформа, и она торопится сообщить отцу и бабушке о моем приезде.

Переднюю дверь она оставила открытой. Я снимаю босоножки в коридоре, морщась при виде красных полосок, отпечатавшихся на лодыжках, и надеваю тапочки, приготовленные миссис Син.

Отец с бабушкой ждут меня в столовой. Это самая большая комната в особняке, с высоченными потолками. От шороха тапочек по всему помещению разлетается эхо.

У входа я кланяюсь, а подняв голову, с удивлением замечаю еще одного гостя.

– Омма?

– Сори? – пораженно восклицает мама. – Что ты здесь делаешь?

– Она приехала навестить отца и бабушку. Это что, запрещено? – Резкий бабушкин голос звенит по всей комнате.

– Прошу прощения, омони, – тихо произносит мама.

Я торопливо сажусь рядом с мамой, лицом к отцу и бабушке.

На бранч подают хансик в красивой керамической посуде – миссис Син с помощницей аккуратно расставляют на столе десятки маленьких мисочек.

Еда изумительная, ведь ее готовил бабушкин повар. Впрочем, я бы получила от вкусной пищи куда больше удовольствия, если бы не неловкая атмосфера, такая, что кусок в горло не лезет.

– Прошу прощения, что снова поднимаю эту тему, – говорит вдруг мама, и я понимаю, что прервала ее, когда явилась в столовую. – Я быстро верну долг. Уже в следующем месяце.

Я стараюсь сохранить нейтральное выражение лица. Она за деньгами пришла?

– Разве ты недостаточно отняла у моего сына? – тут же реагирует хальмони, и ее голос эхом отражается от стен. – Стыда у тебя нет. Все потому, что тебя не воспитывали родители. И не важно, что твоя тетка – большая шишка. Она тебя так и не удочерила, а сиротам смирение неведомо.

– Омони, – ласково журит ее отец. – Давай без перебранок в семье.

– В семье? – фыркает та.

– Да, в моей семье, – с нажимом произносит отец, мельком глянув на меня, но тут же переключается на маму. – Сори-омма, я понимаю твою просьбу. Разумеется, я одолжу тебе денег.

– Тебе придется подписать контракт, – шмыгает носом хальмони. – И чтобы с процентами. Просто так он их тебе не даст.

– Да, омони, – мама опускает взгляд. – Сори-абодзи, – поворачивается она к отцу. – Могу я поговорить с тобой наедине?

– Зачем? Чтобы ты ему угрожала? – набрасывается хальмони.

Отец игнорирует бабушку, отодвигает стул и встает из-за стола. Вместе родители направляются к отцовскому кабинету, расположенному в другом конце дома.

Через несколько минут я извиняюсь перед бабушкой, говорю, что мне надо в уборную.

Дверь в папин кабинет слегка приоткрыта, и оттуда доносится мамин голос.

– Сори-аппа[79], Кен-мо-я… Я мало о чем тебя прошу.

– И все же просишь. Честно говоря, стыдоба. Будь ты лучше образованна, лучше воспитана, ты бы это знала.

Если мою маму эти слова и оскорбляют, по ее спокойному голосу не скажешь.

– Если ты собираешься продавать акции «КС», то сумма, необходимая мне для спасения «Джоа», ничего не будет значить.

– Я еще не решил. Когда я принимаю решения, то думаю не только о себе. Надо думать и о других людях. Моя роль в правительстве – не какое-то хобби. Люди понимают, что, если я и продаю акции, ничего личного в этом нет, с тобой это никак не связано.

Я потихоньку возвращаюсь за стол. Несколько минут спустя приходит мама. Она кланяется хальмони.

– Я ухожу, омони. Береги себя.

– Неблагодарный ребенок, – цокает языком хальмони.

Вслед за мамой я выхожу на улицу. Она остановилась на вымощенной камнем дорожке.

– Омма?

Она поворачивается ко мне, и у меня сердце замирает: в глазах у нее стоят слезы. Она быстро смахивает их.

– Ветер тут такой сильный, – слабо оправдывается она. – Стоило сказать мне, что поедешь навестить бабушку. Я бы отправила машину. Я могу подождать тебя…

Я не могу назвать ей истинную причину своего сегодняшнего визита.

– Нет, все в порядке.

Я знаю, что она оставалась в браке с отцом ради акций, и гадаю, стоило ли оно того. Как можно выносить такую жестокость с их стороны?

– С родственниками бывает трудновато, да? – она тихо вздыхает. – Но хорошо, когда есть родственники. Одной в мире совсем трудно.