Асьенда

Слезы обожгли глаза. Что я сделала не так? Ничего. Могла ли я что-то изменить? Нет. Я вышла замуж за Родольфо и, скорее всего, родила бы ему наследников, которые отняли бы имение у Хуаны. Возможно, я даже была для нее не человеком, не плотью и кровью, а лишь олицетворением того, что вскоре брат отнимет у нее то, чего она жаждала и что считала своим.

Но разве я не желала того же? Разве не это представляла собой асьенда? Деньги Родольфо освободили меня от унизительного правления тети Фернанды. Избавили от отчаянной зависимости, от переменчивой доброты родственников, которых я едва знала. Я пожертвовала любовью, которую могла иметь в браке, чтобы обеспечить себе независимость. Хуана же пожертвовала Марией Каталиной. Она пожертвовала своим братом. Я не сомневалась, что тоже оказалась бы в этом списке, если б Хуана увидела в этом преимущество.

Я должна дать ей отпор.

Я – не моя мать, готовая сдаться сразу же, как прольется кровь и загрохочут мушкеты. Нет. Я – дочь генерала.

Но я так сильно устала…

Ноги захлюпали по мокрому ковру. Я подошла к письменному столу и отодвинула стул, затем села прямо под отцовской картой и уложила локти на стол. Руки и запястья болели. Горло жгло от желчи, во рту стоял кислый привкус. Мне хотелось лечь на стол, но даже этого я сделать не могла. Связанные руки начинали неметь.

Тени в комнате удлинялись. Слезы наполнили глаза. Я опустила лоб на руки, и теперь казалось, будто я собираюсь молиться. В памяти всплыло изображение Андреса, который провел в таком же положении прошлую ночь в капелле.

Сколько раз я слышала, как священники рассказывают о важности молитв со своих кафедр, и позволяла этим словам ускользнуть? Я не верила. Я никогда им не доверяла. Никогда не верила в существование Бога. Но несколько недель назад я бы сказала, что не верю и в существование духов.

Или ведунов.

Помоги мне, попросила я. Дай сил бороться.

Я начала читать розарий. Я выстроила границы, чтобы защитить себя при помощи слов, укладывая их вокруг себя, как непроницаемую стену, как камни, как что угодно, лишь бы удержать дом на расстоянии. Всякий раз сбиваясь, я думала о голосе Андреса, которым он начинал следующую молитву Аве Мария. Это была уловка моего разума, я это понимала, но следовала ей, переходя на шепот, когда голос хрипел и срывался. Дойдя до конца, я начинала заново.

Все это время в доме стояла тишина.

Солнце садилось, и его угасающие лучи пробивались сквозь темные грозовые тучи. Тьма сгустилась – голубое небо стало серым и наконец черным. Вдалеке раздался раскат грома.

Я услышала холод раньше, чем почувствовала его. Он скреб половицы своими когтями, и звук отдавался скорее у меня в зубах, чем в ушах: металлом по металлу, стеклом по стеклу.

Я подняла голову.

К ней прилила кровь. Руки были онемевшие и бескровные. Голод кружил мне голову, высасывал силы из ног и заставлял их дрожать.

Холод заскользил вокруг лодыжек, оборачивая икры.

Я вскочила. Липкий ковер зачавкал под ногами. Невольно я представила, что он пропитан кровью, как и простыни в спальне этим утром.

Беатрис. Шепот, девичий и легкий.

Прогнать.

Комнату заполнила тьма, потрескивающая и искрящаяся от напряжения, – щепки, которые вот-вот вспыхнут.

Вспышка. Свет. Свечи были в спальне, я это знала. И копал.

Но чтобы забрать их, придется войти туда.

Сердце сжалось при этой мысли. Я не смогу.

Глубоко в доме хлопнула дверь.

– Нет, – прошептала я. – Нет, я слишком устала.

Голос надломился. Прошла долгая минута. Плечи были напряжены, я вся – натянута, как веревка. Я собралась с духом, готовая к следующему хлопку двери.

Но этого не произошло.

Взамен зазвучала барабанная дробь. Вначале она была слабой и отдаленной и исходила откуда-то из дальней части дома – так далеко, что я приняла ее за еще один раскат грома. Но звук так и не прекратился. По деревянным половицам будто забарабанила тысяча пальцев, яростно и последовательно. Звук двигался по направлению к северному крылу дома, нарастая и становясь все громче – так громко, что у меня зазвенели кости. Я не могла закрыть уши, не могла вытянуть руки, чтобы защитить себя.

Оно приближалось и приближалось, но замерло у двери в кабинет. Затем барабанная дробь продолжилась в неровном ритме – громко, неистово, так сильно, что дверь зашаталась на петлях.

И тут дробь прекратилась.

Пот заструился по вискам, ладони сделались липкими.

Оно пришло. Оно было прямо за дверью, и никакой копал не мог его остановить. Ни свет свечей. Ни Андрес.

Красная вспышка возникла в темноте и тут же исчезла.

Нет.

Оно было здесь.

У темного дверного проема в спальню на мгновение появились красные глаза.

Оно приближалось. Сердце билось о ребра так сильно, так отчаянно и так отрывисто, что это доставляло мне боль. Неужели сердце не выдержит и я навсегда застыну с широко раскрытыми глазами, как Ана Луиза? Неужели это мой конец?

За юбки и половицы стали хвататься руки. Три или четыре руки, ледяные, с длинными пальцами. Я ничего не видела в темноте, но их мягкая плоть обхватила мои лодыжки и дернула вниз.

– Не прикасайся ко мне! – закричала я.