Асьенда

– Нет! Вытащи меня отсюда! – стала умолять я. Горло будто растерзали, и вместо слов выходили полу всхлипы. – Я солгу. Я прикрою тебя. Я уеду и больше никогда не вернусь. Клянусь, что никогда сюда не вернусь!

Что-то промелькнуло на ее лице.

Быть может, то была лишь уловка света.

Быть может, то было мое собственное отчаяние, из-за которого я подумала, что она правда внемлет моей мольбе.

Этого не произошло.

Не произнеся ни слова, Хуана бросила факел в центр комнаты.

29 Андрес

В полдень мы похоронили Родольфо Солорсано на участке за капеллой, рядом с пустующей могилой доньи Марии Каталины. Все прошло быстро и без лишней помпы. Я отслужил короткую мессу, на которой не было никого кроме меня самого, Хосе Мендосы и еще нескольких жителей – Хуана бесследно исчезла, – и отправился обратно в капеллу.

Я нырнул внутрь и преклонил колени на ближайшей к двери скамье. Я сцепил руки и подумал о Мариане, жертве наших с Паломой попыток помочь ей. Я молился о ее прощении. Молился, чтобы она обрела покой в объятиях нашего Творца. Затем я заставил себя заглянуть в глубину своего сердца и отыскать там то немногое милосердие, которое мог испытывать к человеку, погребение которого состоялось сегодня. К человеку, которого я никогда не любил и который являл собой то, что я презирал.

Я помолился о его жене.

Я обратился к дому в своей молитве и послал Беатрис утешение, послал ей силы. Я обещал ей, что она будет в безопасности. Я обещал себе, что исцелю свой дом и освобожу его от скверны. Теперь эти цели являли собой одно, и был лишь один способ их достичь.

Я молил Господа о прощении за то, что собирался сделать.

Раскат грома вывел меня из глубоких раздумий. Я сошел со скамьи, склонился перед алтарем и устремил взгляд на распятие.

Избавь нас от лукавого. Так говорится в молитве Господней. В конце дней наших Иисус Христос и правда избавит нас от лукавого. Я в это верил и боялся этого. Какой бы конец ни ждал Творение Господне в Апокалипсисе, то будет повеление Бога, и Его рукой верные навеки отделятся от неверных. Но человечество уже видело слишком много лукавого, слишком много зла и все еще не получило избавления. И до конца дней земных оно увидит еще больше боли.

Я перекрестился. Да, Господь – Спаситель мой. Но я провел годы, молясь в тишине и не получая ответа на свои молитвы. Эти годы научили меня, что я должен уметь спасаться сам. Меня мучил лишь один вопрос: как.

Молитвы – пустая болтовня. Ей нужна помощь.

Священника для этого было недостаточно. Но мое высокомерное упорство и попытки следовать пути Тити только навредили Паломе с Марианой.

Ты должен будешь сам найти свой путь.

И мой дом, и Беатрис были в опасности. Что еще мог я сделать, кроме как воспользоваться тем, чем владел, чтобы избавить ее от зла?

Глубоко в груди загудела и затрепетала в ожидании шкатулка со скрытой в ней тьмой.

Прости меня, взмолился я.

Затем встал, повернулся и бодро зашагал к двери капеллы. К лучшему или к худшему, но я выбрал свой путь. Я не мог думать о том, чем жертвую ради этого или какое наказание ждет меня в конце света.

Нельзя было терять ни секунды.

* * *

В наступающих сумерках я отправился прямиком к дому Аны Луизы и Паломы. Его пустые и голодные окна зияли в темноте. Передо мной распахнулась дверь, и, переступив порог, я почувствовал, как что-то в доме приглашает меня, влечет к себе, как пламя – мотылька.

Оно было здесь, как я и предполагал. Мое наследие. То, что принадлежало мне по праву рождения.

Я нащупал в темноте кремень и свечу. Как только бледный свет пламени озарил комнату, я повернулся к кровати у стены.

После смерти Тити Ана Луиза наверняка нашла это в ее вещах. Иначе как еще объяснить те искаженные угольные отметки, тянущиеся вдоль дверного проема в кухне? Как еще объяснить то чувство, которое привлекло меня к холодной постели Аны Луизы и спрятанной под ней деревянной коробке? Я опустился на колени. В последний раз, когда я был тут, – в то утро, когда Палома обнаружила, что бедная тетя умерла от страха, – я был слишком болен и не мог думать ясно из-за удара по голове. Тошнота притупила все мои чувства, оставив лишь головокружительное притяжение. Я потянулся к коробке, поставил ее на колени и поднял крышку.

Вот и она. Книжица, которую мне оставила сестра отца.

На некоторых страницах стояли темные кляксы, которые я не узнавал. Сердце пронзило от скорби. Когда дом стал гнить и когда яд от злости доньи Марии Каталины распространился по нему, Ана Луиза испугалась. Она искала помощи. Но она должна была прийти ко мне.

Почему она этого не сделала?

Возможно, из-за гордости.

Я вспомнил, как Палома рассказала мне, что с домом что-то творится. Тогда она впервые заговорила со мной вне храма.

Донья Хуана что-то скрывает. Мама тоже. Что-то ужасное.