Но вернемся к тем дням, когда несправедливость, проявленная по отношению к какой–то рыночной торговке, еще всерьез занимала премьер–министра. Он прекрасно понимал, что в деле Амиофи невозможно наказать кого бы то ни было без предварительного расследования, проведенного специальной комиссией, обязанностью которой было установить безусловную виновность тех или иных лиц. В данном случае излишек демократизма сводил на нет власть, и самое нелепое заключалось, по правде говоря, в том, что решение лишить Амиофи права торговать на рынке было принято в тех инстанциях, которые не обязаны предварительно консультироваться по всем вопросам с премьер–министром. К тому же Доктор был не настолько туп, чтобы не знать, чьи фамилии следует внести в список виновных. Но знал Доктор и другое: если он будет подменять тех, кому непосредственно поручено детально разобраться в вопросе, то его могут упрекнуть в том‚ что он берется не за свое дело, а это может быть в конце концов истолковано как желание использовать личную власть в стране, которая хотела считать себя, конечно же, демократической.
— Господин председатель и мы, господа, кажется, начинаем забывать об одной простой вещи: все, что сделано нами до демонстрации, было направлено на благо нации. Поэтому…
— Все, что было сделано нами до демонстрации, говорите вы… Продолжайте.
— Дорогой мой коллега, если я выступаю, то только потому, что попросил слова у господина председателя и оно мне было предоставлено. А с вашей стороны было бы весьма кстати минуточку помолчать и дать возможность откровенно высказаться тем из ваших коллег, которые имеют на то право.
— Довольно пререканий! — заявил председатель. — Я предоставил слово уважаемому господину Кваме Анно.
— Благодарю вас, господин Председатель. Итак, я сказал и повторяю‚ что все сделанное нами до этой пресловутой демонстрации было направлено на благо нации. Для чего мы собрались здесь? Можете вы мне ответить? Тогда отвечу я сам: мы собрались здесь для того, чтобы своими руками заложить основы нашего государства. Фундаментом ему послужит справедливость, ради которой и существует наша Партия. То, что наша партия находится у власти, вполне справедливо, ибо именно ее усилиями страна обрела независимость. Может ли здесь кто–нибудь сказать, что известный вам член оппозиции был прав? Оппозиционная партия не сделала ничего полезного.
— Господин председатель, мой почтенный коллега господин Кваме Анно блестяще начал свое выступление, но я не понимаю, к чему он клонит.
— Господин председатель, чтобы ответить на этот вопрос, я должен сказать следующее: дело, которое мы здесь разбираем, началось с ареста члена парламента, принадлежащего к оппозиционной партии, действия коей направлены на подрыв устоев всей нации. Сейчас пришла пора твердо договориться: останемся ли мы верны себе и продолжим ли борьбу пролив оппозиции или мы прекратим всякую борьбу и тем самым будем способствовать разложению нации. Итак, или борьба…
— Борьба!.. Борьба!..
— Но борьбу, повторяю, надо вести до конца! Только этим путем мы обеспечим нашей нации возможность в будущем стать по–настоящему здоровой, и вести эту борьбу мы должны не только против тех лиц, которых ловим с поличным — как в случае с членом парламента господином Анквой, — но и против всех элементов, которые в той или иной степени подверглись влиянию этих лиц. В то же время не следует, господин председатель, упускать из виду и тот факт, что мы собрались здесь не для того, чтобы подвергать критике собственные наши действия — лично я их считаю безупречными‚ – а для того, чтобы, учитывая наше превосходство, приглядеться более снисходительно, чем раньше, к поступкам оппозиции.
Большинство членов парламента приветствовало это блестящее заявление громом аплодисментов. Желая призвать аудиторию к порядку, председатель трижды постучал молоточком по столу. И этот стук напомнил краснобаям, что они все–таки не в театре.
— Слово имеет почтенный господин Поку.
— Благодарю вас, господин председатель. Речь моего коллеги уважаемого господина Кваме Анно была встречена аплодисментами, и я воспринял их так, как если бы они были адресованы и мне лично. Да, именно так, ибо и я как–то раз выражал с трибуны пожелание такого же рода: рекомендовать нашей партии, уже показавшей всю свою силу и могущество, проявлять больше снисходительности по отношению к оппозиции. Насколько я помню, моя речь не была встречена с таким энтузиазмом. Однако я счастлив отметить, что мои в высшей степени уважаемые коллеги согласились с моим мнением и теперь дают те же рекомендации, которые уже были выдвинуты мною.
Свист, послышавшийся со всех сторон, свидетельствовал, что двадцать девять членов комиссии отнюдь не желают слышать эти намеки. Однако господин Поку продолжал как ни в чем не бывало:
— Господин председатель, кстати, я должен добавить, что после моего первого выступления кое–что, относящееся к данному вопросу, изменилось. В частности, господин Анква вышел из тюрьмы…
— Враки! Анква вышел из тюрьмы, потому что отбыл срок заключения. И нечего рассказывать нам басни!