Братство больше походило бы на правду, составляй толпы расфуфыренных синьорит и синьоров кто-нибудь наподобие Чимина и Чонгука. Он просел в вопросах нравственности, терял что-то важное. Рассудок, наверное. Ничто не мешало им покинуть поле всеобщего обозрения и забыться сеульским сном. Разве что упрямство Тэхёна, которое безоговорочно поддержал Чонгук. Достигнутое - фальшь. Кровь. Вода. И деньги. Всё это легко смывается и передается из поколения в поколение. А по убеждениям Тэхёна - должно передаваться другое. Традиции и заветы. Вроде кодекса, читаемого отцом.
Кусался ещё один вопрос. Ржавый и холодный, точно монетка, положенная под язык. Почему за Чонгуком не приставили ангелов отмщения или мстить действительно некому? Его спокойствие заразительно. Как и возбуждение.
Прислонившись к барной стойке спиной, Чонгук потягивал виски и вызывающе поглядывал на Тэхёна, раздевая его послойно. Весь вечер они держали дистанцию, избегая ненужных подозрений и лишних вопросов. Тэхён так красив и безупречен, как ни крути. Из него вышел бы отличный Папа. Из Чонгука - Папочка. И оба лучше Марко. Потому что жёстче и надёжнее. Надёжнее могли бы предаться ветру, уснув под последней дозой героина.
Чонгуку очень хотелось напасть на него исподтишка, задавить и запустить ладонь под резинку обтягивающих брюк, взять за член и слушать срывающееся дыхание. Что-то его останавливало. Возможность налюбоваться издали, какой он часто пользовался раньше. Но теперь и Тэхён видел его, строил глазки, приманивал жестами. Одной пространственной игры в сантиметры недостаточно. Нужны ощущения. Нужна боль. Или потери неизбежны.
Держался Чонгук молодцом. Выглядел озадаченным. Тэхён не переживал, только изредка поглядывая на часы и подливая в бокал ещё алкоголя. Облизнув губы, Чонгук показательно толкнул языком в щёку, и Тэхён в ответ расстегнул воротник. Всего лишь. По-сволочному ухмыляясь, провёл раскрытой ладонью по груди и животу.
Все медленно пьянели в полутьме, так напоминавшей ту, влекущую, пресыщенную стонами. В ней рождалось много идей и открытий. Где-то глубоко Чонгук всё ещё питал слабость к оргиям и публичным выражениям инстинктов. Где, как не в них открывается сущность человека? Предаться забвению, сливаясь со всеобщим желанием, вперемешку с твёрдым и реальным ощущением собственных линий. Тэхён дарил ему чувство необратимой реальности, насыщенной всевозможными искажениями, выстроенными ими подетально.
Причина подойти к нему была веской: один из мужчин надолго задержался рядом, распинаясь в похвалах. Резко поднявшись, Чонгук двинулся к ним, и похититель внимания Тэхёна тут же испарился. За гранью ревности в Чонгуке свирепствовала жажда покончить с любой помехой, возникающей между ними.
— Что за хер с тобой был?
— Какая разница? — Тэхён смотрел не моргая.
За задёрнутой шторой внимательным соглядатаем ловить нечего. Ухватив Тэхёна за волосы, Чонгук приложил его губами к своей ширинке. Он мог бы часами любоваться изящными руками, какими Тэхён нарочито долго возится с замком и ременной бляшкой, но не стал ждать и вошёл в его тёплую, расслабленную алкоголем глотку, громко выдохнул. Ногти Тэхёна прочертили полосы по прессу, он увлёкся, и Чонгук разворошил уложенную шевелюру, наслаждаясь гортанными звуками и содроганием мышц. Ебать его в рот - занятие сладкое. Главенствующий и доступный для других, для Чонгука - не повелитель, но владелец всех его наклонностей. Глубоко. Повезло же тем, кому посчастливилось быть с ним активом. Наверное, Чонгуку стоило вызубрить их имена и стереть.
Заалели щёки. Размашисто и мощно толкнувшись, Чонгук потянул пряди так, что у Тэхёна проступили слёзы. Он кончил в него, доведя до конвульсий задыхающегося. Получив свободу и яростно вздохнув, Тэхён сглотнул остатки спермы; затрепетали мокрые ресницы, краснотой налился рот. Чонгук наклонился к нему, мягко, почти бережно прижимаясь к влажным губам. Рука Тэхёна по-прежнему сжимала основание и ласково поглаживала сочащийся член.
— Вкусно? — Чонгук горячо шепнул ему на ухо, нажимая на поднявшийся бугор ткани его брюк. — Знаешь, как здорово, когда кто-то глотает тебя?
Безраздельное владение каждой его клеточкой. Ты знаешь это на уровне, недоступном для простых смертных, наполняешься любовью, осознаешь свои низменные слабости и узнаёшь себя настоящего. Ты будто его родной брат, помнящий детский запах пелёнок и присыпки, которую вытряхивал на мягкую кожу и слизывал, пока не застукает мать. И улыбки у вас одинаковые до безобразия, и взгляды, помнящие похоть до начала времён.
— Да… — Тэхён сдавленно выдохнул. Чонгук налегал, надавливал, травил.
— А если напрямик, подумываешь, не сделаться ли тут богом?
Он принял позу виноватого: опустился на колени между ног Тэхёна, поднял красноречивый блядский взгляд. Чонгук не смотрел так уже много лет. Не был хорошим мальчиком, но и плохим тоже. Он - это Тэхён. Нигде не угадывалось точное отражение в тех же контурах, как при взаимном интимном притяжении.