Ася (СИ)

— У тебя маленький ребенок, к тому же ты нездорова. Хрень какая! Я вызову врача. Перестань! — слежу за тем, как она мотает головой. — Ты! Ты… Один момент в мозгах никак в мозаику не соберу, — прищуриваюсь, вытягивая дебильной уткой губы. — Ты оставила Тимку с какой-то бабой, которую лично я, например, вижу в первый, и очень, блядь, надеюсь, что в последний раз. Этот здоровый хрен хватал тебя за руки, шептал на ухо, целовал висок, он трогал мою жену в моем, е. ать, присутствии, — трясу ее и…

Демонически смеюсь?

— Ты наивно полагала, что я никогда не узнаю, где ты, с кем ты, сколько раз. Где кольцо? А? — теперь ору в ее лицо.

— Оно немного велико, к тому же без конца спадало. Я боялась, что потеряю его, — слабенько канючит, пытаясь оправдать себя и этот жуткий случай.

— Где оно?

— Вот! Вот! Вот! — теперь сует под нос мне правый безымянный палец. — М-м-м! Мне плохо. Тошни-и-и-т, — пищит и вызывает рвотный спазм. — Пошел к черту!

— Охренеть! — разворачиваю нас и, встав с ней на колени, опускаю Асину голову над унитазом, придерживая волосы, поглаживаю по спине. — Ты вся горишь, — шепчу будто для себя, пока она дергается в желудочных конвульсиях. — Я вызываю скорую. К хренам мне твое разрешение и эти увещевания, что все когда-нибудь пройдет.

— Не-е-е-т! — толкается спиной. — Ты не выгонишь меня. Я не изменяла. Нет повода. Была послушной. Угождала. Ты спал со мной… Ты… Костенька, пожалуйста… Не отдавай меня!

— Сумасшедшая? Мозгами тронулась, да? Пора сворачиваться, женщина! — меня, наверное, убого клинит, а сам я, видимо, нехило завожусь. — Собирайся! Сможешь? — вопрос выкрикиваю и сразу отстраняюсь от нее.

— Не кричи! — она отшвыривает скомканную в пальцах тряпку и закрывает уши. — Выйди, выйди, выйди, выйди, — хрипит, закрыв глаза.

Ни хера себе! Она командует? Повышает голос? Пытается протестовать? Уже отходит, но не теряет с большим трудом приобретенную «власть»?

«Кровь? Это кровь?» — алое пятно на ее сорочке подмигивает мне, пока жена сучит ногами, отползая от меня.

— Ты беременна? — тычу пальцем, попадая кончиком в лобок. — Что это? Выкидыш или… Наглоталась гребаных таблеток, чтобы вызвать аборт? Ну и суки вы, бабы! Решила наказать? У тебя кровь идет, неужели не чувствуешь?

Не может быть! Уверен, что это просто-таки нечеловеческая боль.

— Нет! — всплеснув руками, закрывается от меня. — Скоро все пройдет. Ерунда…

Скорая — по-прежнему сто три? Вслепую набираю номер, забившись в угол комнаты. Соединения нет, а оператор, видимо, снимает полную ответственность с себя за полное отсутствие мобильной связи. Вот так всегда!

— Ася? — заглядываю через приоткрытую дверь в ванную. — Ты как?

— Все хорошо, — она стоит перед овальным зеркалом и собирает волосы в высокий хвост.

— Придется ехать. Никто не отвечает. Даже нет гудка. Сигнал отсутствует. Что болит? Нужно больше информации, чем бессвязность и обида, которые ты транслируешь, не заикаясь, очень четко и красиво. Живот?

— Да.

— Внизу и справа?

— Да.

— Температура, тошнота, рвота?

— Нет, — перекрестив ноги, склоняется над раковиной, рыгнув, жутким шепотом визжит. — Ч-ч-ч-ерт!

Сын громко крякает. Я слышу детский голос в динамик рации, которую сам же и принес. Тимоша квохчет, похоже, разгоняет децибелы, подкручивая регулировку громкости, и наконец-то расправляет легкие, отменно надрывая горло.

Моя жена больна! Уверен, ничего хорошего: кровь на трусах, очевидный жар и тошнота, спутанность сознания и лишняя бравада, от которой у меня сводит скулы и чересчур свербит в руках. Подкравшись со спины, хватаю под коленями и забрасываю Асю на себя. Подкинув мягко, осторожно, устраиваю с небольшим комфортом на груди.

— Обними меня и спрячься на плече. Давай же! Не время храбрость показывать. Предлагаю тайм-аут. Остановим препирательства и займемся делом?

— А-а-а! — вскрикивает и сильно выгибается, выламывая собственную грудную клетку. — Поставь меня!

— Я буду осторожен. Тшш! — шепчу, губами трогая покрытый капельками влаги лоб. — Ты вся горишь. Я отнесу тебя в машину, полежишь пока на заднем, а я Тимку соберу. Ася, ты слышишь, понимаешь? — она смеживает веки, постанывает и отворачивается от меня, как будто говорит:

«Я бесправная вещь, хозяин. Делай всё, что посчитаешь нужным. Твоя власть — твои желание — твои необсуждаемые, впрочем, как и неподсудные поступки!».

Бессмысленно взывать к остаткам разума молодую женщину, у которой по ощущениям температура тела равняется сорока, возможно, сорока двум градусам. Она горит, дрожит, ломает собственные кости, сжимает внутренности, усиленно массируя болезненный живот.

— Костя, привет! — со мной здоровается Николай, раскуривающий на своей веранде сигарету. — Что случилось?

— Присмотри за домом, — бухчу, пока укладываю Асю на заднее сидение. — Вот так! — прикрываю пледом ноги и подкладываю подушку ей под голову. — Что скажешь? — обращаюсь к ней.

Не произнося ни звука, умащивается на правый бок, подкладывая себе под щёку руки. Замечательно? Истощилась или больше не настроена на разговор? Выкричалась, я так понимаю? Выплеснулась? Теперь решила безразличием и тишиной достать?