Ася (СИ)

— Цыц, Мальвина! Я забыл. Тем более мы тут такое пережили, что кое-что пришлось изъять из памяти. Я вынужденно форматнул свой жёсткий диск, заштриховав там этюды с нездоровьем этой женщины, жутко стрёмные эпизоды с непростой истерикой и той дебильной ссорой, закрасил белой краской момент, когда ты чуть не разбила мою любимую машину потому, что бушевал ураган страстей.

— Ты отдал нашего ребёнка! — ногтями проникаю под нежную, хоть и мужскую, кожу на тыльной стороне его ладоней. — Избавился от барбосёнка. Я никогда тебе…

— Простишь! Простишь! — широким взмахом, как мясным пером, он двигается по щеке, поднимаясь к «яблочку» на скуле. — Спокойно, спокойно. Расслабляемся и продолжаем разговор.

— Ты отдал Тимофея Яру, а я чуть с ума не сошла. Ты почти убил меня, Красов. Без ножа зарезал, выпустил мне пулю в лоб.

— В этот? — он аккуратно тычет пальцем в мой третий глаз.

— Да.

— А тут совсем пусто, что ли?

— Что? Ты! Ты! — стучу кулаками по столу.

— Цыц, я сказал. Всё больше убеждаюсь, что из компании Красова-Миллер ты, мой птенчик, весьма наивна и слегка посредственна по уму, но чересчур эмоциональна, импульсивна, а временами — откровенно несметлива. Но это, черт возьми, так ми-и-и-и-ло, штопанный животик.

— Прекрати, — стиснув до определенно слышимого скрипа зубы, шиплю.

— Такой пушистый божий одуванчик с дырочкой в правом боку, от которой я, как вштыренный, торчу. Дай пощекочу! — локтем сандалю прямиком в его живот. — В хорошем. Ты чего? В хорошем смысле этих слов. Ох, ох, ох! Я ведь недавно загрузил желудок, а ты бьёшь в солнечное сплетение, наиболее незащищенное мужское место. Как ты жестока, бешеная женщина.

— Я, видимо, попала в твой торчащий член? Ты не мог бы его успокоить? Такое поведение может испугать. Это же ребячество. Прекрати, сказала.

Ведь он меня уже имеет, вальяжно потираясь пахом о мой выставленный зад.

— М-м-м, — муж водит носом, растаскивая заплетенные в косу волосы, стягивает зубами легкую косынку, сбивает патлы, формируя на затылке жирный клок, — ты чересчур распоясалась, женщина. Стала неуправляемой. Почувствовала силу, осознала мощь маленького тела или кое-кто тебя разбаловал. Горе, горе мне! Я сейчас взорвусь. Трусики из эбсент, Цыпа?

— Что?

— Белья нет?

О, Боже, как хочется сейчас добавить:

«Как пожелаешь, мой яхонтовый господин! Все для карих тёплых глаз и шелудивых рук, которым покоя не дают отсутствующие кружевные стринги».

— Только о еде и сексе можешь думать? — повернув голову, фасом обращаюсь к тому, кто нагло лезет мне под юбку незамысловатого домашнего наряда.

— Не только. Заканчивай брыкаться. Если ты случайно расплескаешь ужин, то с чем я спать пойду? Или…

— Нет. Обжорство отменяется. Уймись, мужчина, — опять туда же, как говорится, тем же способом, да по тому же месту.

— А-а-а-а!

— Не обманывай.

— Больно, говорю! — почти визжит. — Что ты за коварное создание? Бьешь и не глядишь, куда будто бы случайно попадаешь.

— Я просто выучила все слабые места, Константин Петрович. У тебя их немного.

Но все, чего уж там, слишком ощутимы и незащищены жирком.

— М-м-м! — рычит, прикусывая кожу на затылке. — Перечисли, но только в обратном алфавитном порядке. Начни, наверное, с эгоистичной буквы «я».

— Яйца! — глупо задираю нос. — Я попала по яйцам! — мне слышится в собственном голосе очевидная гордость и небольшая толика зазнайства.

— Думаешь, умыла? — еще сильнее напирает. Определенно слышу хруст своих тазовых костей и жалобный скулёж рёберного решета, на который Костя налегает, давит на хрящи, что есть его здоровой силы.

— Больно! — как пойманная диким зверем, отбиваюсь, вырываюсь и скулю.

— Я сейчас применю иной захват, если ты не успокоишься. Итак, — какой тон, какая грубая подача, какая здраво рассуждающая речь. — Нет такого органа, жена. Яиц у мужчины нет! Они, как твои трусы, отсутствуют. Эгз ар эбсент тудэй.

— Дура-а-а-ак! — еле-ле волоку.

— Не предусмотрены предустановкой. Чего сразу дурак? Я просвещаю глупого ребёнка.

— Есть! — поднимаю подбородок и скрежещу зубами, прикрыв глаза от удовольствия, которое он мне своим брожением по шее и в волосах доставляет. — Ослабь захват, пожалуйста-а-а-а.

Нет, мой муж на просьбы ближе к ночи совершенно глуховат. Ничего не понимает!

— Парный орган! — кривляюсь и продолжаю чушь нести. — В кожаном мешке у тебя между ног. То, что держим на холоде, пока в тепле греем ствол и ноги.

— Итить, вот это да! Это в какой же ты дешёвой книжечке вычитала подобный тезис или ты опять паслась на порносайте?

— Стыдишь?

— Хм!

— Хм? Стыдишься или испугался, потому что я подробно осведомлена о твоих половых особенностях? Ты всё равно не можешь так…

— Оттрахать тебя?

— А? — теперь я напрягаюсь.

— Чтобы мозги на место встали? Оттрахать, чтобы ходить не смогла ближайшие три дня. Так, чтобы после полового акта ты ныла и стонала, лёжа на боку, прижав к киске солевую грелку. Мочиться будешь только по разрешению и то…

— А? — по-моему, мне страшно. Особенно, когда Костя что-то брякнул про непростой поход в бесконечный — с женской точки зрения, конечно, — трудный туалет.

— Видимо, придется.

— Я буду кричать.