Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая: Критический обзор важнейшей литературы вопроса

Обратимся к детальному рассмотрению и точному документальному обоснованию сначала первого из намеченных в общих чертах направлений мистического аскетизма. При этом, что касается этого именно направления, считаем более удобным и целесообразным рассмотреть сначала его теоретическое обоснование, а затем привести из истории христианского аскетизма несколько наиболее рельефных примеров возможно последовательного и строгого фактического его осуществления.

В данном случае мы укажем лишь главные, наиболее существенные положения богословско-философского обоснования первого направления.

Исходным пунктом в данном случае у аскетов-мистиков является то наблюдение, что любящим свойственно пренебрегать всем другим и привязываться к одному тому, кого они любят. [430] Отсюда «одно у праведного и просто сердце, взирающее к одному Богу». [431] И это обусловливается не только идеальными требованиями свойств чистой созерцательной любви к Богу, но и — главным образом — теми ненормальными условиями, с которыми в наличной, далеко несовершенной, действительности человеку приходится неизбежно считаться при достижении намеченной высокой цели. «К созерцанию Бога непостоянное сердце наше должно быть устремляемо постоянно потому, что в изгибах его кроется коварный враг, который старается отвлечь ум от этого спасительного занятия». [432]

Душа, действительно стремящаяся к Господу, вся и всецело простирает к Нему любовь свою, и, сколько есть сил, к Нему одному привязывается своим произволением, отрицается сама себя, и не следует хотениям своего ума, потому что, по причине неотлучного с человеком и всегда обольщающего его зла, ум человека имеет направление лукавое. [433] Вот почему и «жизнь в Боге есть упадок чувств. Когда будет жить сердце, упадают чувства. Восстание чувств есть омертвение сердца». Отсюда следует, что «от добродетелей, совершаемых между людьми, совесть не получает правоты». [434]

Если установлено, что «делание сердца служит узами для внешних чувств», [435] то не менее твердо и то положение, что «добродетель заключается в том, чтобы человек не занимал ума своего мiром»: ведь «сердце не может пребывать в тишине и без мечтаний, пока на человека действуют чувства» (ὅσον αἱ αἱσθήσεις ἐνεργοῦσι τινά). А отсюда уже нетрудно убедиться, что «телесные страсти не приходят в бездействие, и лукавые помыслы не оставляют человека без пустыни» (ἄνευ τῆς ἐρήρου). [436] С другой стороны, не менее понятно и то, что «умные движения, возникающие от Бога, исчезают в сердце монаха, который обращается и проводит время с людьми мiрскими» (μετὰ τῶν κοσμικῶν). [437]

Если человек, «не приведя в безмолвие чувств, не ощутит мира в мысли», [438] то несомненно, что «попечение о делах житейских приводит в смятение (ταράσσει) душу, смущение ими смущает и лишает тишины ум». [439] Вот почему, «человек не может узреть красоты, которая внутрь его, пока не возгнушается всякой красотой вне его, и не обесчестит её. Он не может возвести взора прямо к Богу, пока не отречется совершенно от мiра». [440] Это требование следует выполнить самым решительным образом. «Кто желает, как плод от умирения мысли, пожать радость в делании сокровенного, в том и без видения (внешних предметов и других людей) одни звуки голоса приводят в смятение покой сердца его». [441] А отсюда бесспорно, что «человеку должно убегать не только от докучливости страстей, но и от чувств своих, и погружаться во внутреннего своего человека, и там уединенно пребывать». [442] Поэтому ублажаемые нами святые заключили свои чувства божественными законами, как бы запорами и замками, и ключи от них вручили уму (τῷ νῷ τὰς τούτων ἐνεχείρισαν κλεῖς). [443] Только в таком случае «ум» (νοῦς) становится способным к созерцанию, делается вполне восприимчивым к воздействию на него Божества. «Ум, не рассеиваясь по внешним предметам и не развлекаясь мiром под влиянием чувств, входит в самого себя, а от себя восходит к мысли о Боге; озаряемый же этой Добротой, приходит в забвение о самой природе; душа не увлекается ни попечением о пропитании, ни беспокойством об одеждах, но, на свободе от земных забот, всю свою ревность обращает на приобретете вечных благ». [444]

В указанном отношении νοῦς — это духовное око — имеет сходство с органом физического зрения — глазом. Как глаз, так и νοῦς не могут разделять свою зрительную силу в одно время на многие предметы. [445]