Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая: Критический обзор важнейшей литературы вопроса

Приведши несколько свидетельств из писателей IV века, в которых «созерцание» действительно выставляется как необходимое, самое характерное свойство аскетизма, — занятие, наиболее точно определяющее существо означенного рода жизни, [957] г. Пономарев переходит к анализу других особенностей аскетизма, которые определяются именно этой основной, центральной принадлежностью подвижничества, является ее второстепенными, выводными моментами.

«Характеризуя внутренний мiр подвижника, „созерцание“ вместе с тем определяет другие особенности аскезиса, обнаруживающиеся выпуклым образом во внешней жизни его». [958] «И прежде всего оно определяет суровое отношение подвижника к его собственному телу». [959]

«Суровое воздержное» отношение аскетов к своему телу, таким образом, поставляется в причинную зависимость от их основного стремления к созерцательности, приспособить к требованиям которой оказывается необходимым прежде и более всего тело. Свою мысль по данному предмету автор кратко формулируем так: «потому нужно сурово относиться к телу, что при подобном отношении созерцание является удобно исполнимым». [960] Это положение автор обосновывает с двух сторон.

Так как объектом созерцания является, с одной стороны, собственный дух человека, а с другой, — Само Божество, — «существа нечувственные», [961] то созерцание их обоих достигает полного совершенства, получая свойства «ясности, чистоты и силы» только при условии сосредоточения на них всецелого внимания, не развлекаемого решительно ничем посторонним; понятно, что для заботы об удовлетворения телесных потребностей, для обращения внимания на тело и его нужды не остается возможности, — ни времени, ни энергии. [962] Это с одной стороны.

Но телесный аскетизм имеет, сверх того, и тот другой смысл, что с помощью его христианин стремится возвратить духу его первенствующее и господствующее по отношению к телу положение, принадлежащее духу нормативно, по самой идее творения, но со времени грехопадения им утраченное и перешедшее к телу.

Этот процесс возвращения составных элементов человеческой природы к прежнему, нормальному порядку, деятельное и интенсивное стремление поставить господствовавшее прежде тело на место подчиненного — духа, — не могут быть исполнены и совершены без энергичной борьбы, без тяжких усилий, без постоянного принуждения и ослабления тела, без причинения ему некоторых, более или менее чувствительных страданий. [963] Таков, вообще говоря, смысл рассуждений автора по данному вопросу.

В разбираемом круге мыслей г. Пономарева мы не видим строгой последовательности и полной согласованности, не наблюдаем строго логического раскрытия одного определенного положения. Вследствие этого, остается совершенно не раскрытым и возбуждающим недоумение в сущности самый важный и интересный вопрос: суровое отношение к телу безусловно необходимо для осуществления целей безраздельного созерцания или же это последнее только удобнее, легче и полнее достигается при данном условии. Видимо, вербально автор не склоняется определенно ни к тому, ни к другому утверждению. Альтернатива остается не разрешенной.

В сущности же, если провести положения г. Пономарева строго логически, то из них будет следовать самый крайний вывод. В самом деле, невозможность обращать внимание на что либо постороннее, помимо Бога, должна касаться, по ходу мыслей автора, не только тела с его потребностями, но и всех вообще душевных состояний, помимо одной мысли о Боге. Подобный взгляд и действительно существовал в известном направлении аскетизма. Созерцательность, понимаемая в известном строгом смысле, действительно, требует не только подавления телесных потребностей, но и опустошения сознания от представлений и мыслей о внешнем мiре, других людях и под., совершенного, по возможности, освобождения его от всякого конкретного содержания.

Грань, старательно проводимая автором между «относительным» «условным» дуализмом, с одной стороны, и «абсолютным», «безусловным», с другой, [964] отвлеченно, конечно, вполне понятна, но при более строгом, детальном анализе и особенно при фактическом проведении этих начал в жизнь, указанная грань все более и более стушевывается до полного почти исчезновения. Только «урегулирование движений тела», [965] не уничтожение, а собственно одухотворение его, как создания Божия [966] с одной стороны, и «умерщвление тела даже до самых естественных ощущений и пожеланий», [967] стремление, «чтобы дух человека всячески побеждал движения тела», [968] с другой, — едва, ли эти выражения означают одно и то же.