Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая.

2) неточное определение, данное автором самому понятию аскетизма в связи с неясным представлением значения аскетизма, как принципа, в общей системе православного нравоучения;

3) недостаток полного, глубокого и всестороннего, самостоятельного изучения святоотеческой аскетической письменности и знакомства с историей православного аскетизма.

Спешим оговориться, что, указывая эти недостатки, мы имеем в виду, так сказать, не историческую ценность трудов А. Ф. Гусева, но их значение собственно по существу для нас, для нашего времени, при современном состоянии науки, в виду поставленных нами задач и намеченных целей.

Если же рассматривать положение дела в исторической перспективе, то воззрения А. Ф. Гусева для своего времени были явлением новым и замечательным так как раскрывали вопрос несомненно серьезнее, глубже и основательнее, чем юридические системы нравственности.

1. Автору, который хотел отстоять полную противоположность – идеалов христианского, с одною стороны, и буддийского, с другой, – доказать отсутствие в этих идеалах каких бы то ни было действительных точек соприкосновения, в представлении христианского аскетизма трудно было не впасть в некоторую односторонность. Это и случилось действительно с нашим автором: он возможно выпукло представил в идеале христианского аскета те черты, те стороны и свойства, которые представляют его наиболее яркое и рельефное отличие от аскетизма буддийского и, наоборот, постарался замолчать, тщательнее затушевать те черты в первом идеале, которые представляют некоторое, хотя бы по большей части, просто видимое внешнее, а не действительное сходство со вторым.

В самом деле, проф. Гусев рисует тип не аскета в том смысле, в каком он сам определил это понятие в начале отдела, озаглавленного: «христианский аскетизм» [317] и даже не христианина вообще в целом объеме его жизненных определений и настроений, в действительном, конкретном процессе его постепенного совершенствования, а собственно идеал христианина, – «одни и исключительно его положительные свойства и качества». [318] Характеризуя аскета конкретными чертами, автор имеет в виду аскета, «достигшего бесстрастия или свободы». [319] По словам самого разбираемого учения, выдвигая в характере Спасителя на первый план в особенности великие активные черты, он имел в виду тех, кто ставит на одну доску Будду со Спасителем, – Будду, в котором преобладали именно пассивные черты. «Всю нашу характеристику Спасителя, мы, сколько могли и умели, старались направить к тому, чтобы ярче осветить и показать всю противоположность нравственного характера Будды с характером Спасителя». [320] Он, по точному определению самого автора, рассматривает «нравственную жизнь как в буддизме, так и в христианстве... со стороны её идеальной». [321] И это с точки зрения автора вполне естественно и понятно, поскольку его целью было собственно «выяснить и определить сущность христианского аскетизма, его общий дух и характер сравнительно с аскетизмом буддийским». [322] Однако, при такой постановке вопроса возникали трудности и неясности. Следовало обязательно ответить на вопрос: собственно какой, именно чей взгляд на аскетизм христианский взялся представить и на самом деле представил почтенный автор? Ведь по вопросу о сущности христианского аскетизма возможно, высказывались и высказываются различные, до противоположности, взгляды. Автор на этот вопрос ответ дает; однако, этот ответ не вполне, ясен и точен.

Судя по замечанию, брошенному вскользь, автор имел в виду изложить собственно «евангельский взгляд» на аскетизм. [323] В своем ответе проф. Гренкову он уверяет, что «на богатство он выразил евангельский, или точнее, церковный взгляд». [324] В другом месте А. Ф. заявляет, что до защищаемых им положений об аскетизме он дошел «изучением Нового Завета и отеческих творений». [325] По его уверенно, «как христианская аскетическая литература, так и история жизни св. подвижников на стороне» его «главных положений». [326] Выясняя и определяя сущность христианского аскетизма, его общий дух и характер, автор, по его словам, пользовался непосредственно указаниями «истории аскетизма». [327] Допустим, что это так. [328] Но что же именно, какие собственно черты и стороны обращали на себя исключительное внимание А. Ф. Гусева?

Вот его собственный ответ на данный вопрос. «Мы искали внутреннего смысла и значения в проявлениях христианского аскетизма». [329]

Проф. Гусев резко восстает против отожествления аскетики, в смысле руководства к указанию различных средств для достижения нравственного совершенства, – с идеей этого совершенства, которую он исключительно должен был следить под руководством аскетической литературы и истории подвижнической жизни. [330]