Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая.

Что же касается 2-ой части, то здесь «аскетизм» уже explicite принимается в более общем и широком смысле, понимается и изображается, как нравственный подвиг, необходимый для содевания спасения каждого вообще христианина, для утверждения, раскрытия благодатных начал Царствия Божия, которые заложены в природе человека в процессе его «возрождения», [304] и поэтому «применимый» (точнее – обязательно требуемый, с нормативной точки зрения) «ко всякому решительно христианину». [305]

В этом собственно смысле и берет о. протопресвитер понятие об «аскетизме» во 2-ой части; так несомненно понимает и истолковывает он этот термин по существу дела, в его настоящем подлинном значении; следовательно, в 1-ой части указанный термин употребляется автором не в собственном, а в условном смысле; это употребление вызывалось случайными, хотя, конечно, вполне уважительными соображениями: и индивидуальные «нравственные блага или добродетели» он называет «аскетическими», чтобы не назвать их, по примеру английских моралистов, «эгоистическими». [306]

Следовательно, то строгое разделение между «аскетическими» и «общежительными» добродетелями, которое красной нитью проходит в 1-ой части разбираемого труда автора, допускалось им в интересах более стройности системы и по другим случайным, хотя и вполне основательным и уважительным соображениям, чем по требованию существа дела, которое, напротив, скорее побуждает к совместному рассмотрению обоих названных нравственных принципов, под непременным главенством реального начала – любви, – от которого формальное «аскетическое» начало заимствует свою силу, должное направление и подобающее высокое достоинство.

Оканчивая рассмотрение богословской системы о. протопресвитера с интересующей нас стороны, в заключение укажем, что мы, с своей стороны, вполне примыкаем к той точке зрения его на аскетизм, которую он проводит собственно во 2-ой части своею системы: «аскетизм» мы понимаем «в смысле подвига христианского самоусовершенствования или самовоспитания по всем сторонам религиозно-нравственной жизни». [307]

Эта общая основная точка зрения на сущность «аскетизма», тожественная у нас с о. И. Л. Янышевым, приобретена нами на основании обстоятельного изучения относящихся к делу первоисточников. Но мы, однако, считаем своим научным долгом констатировать вполне правильное, глубокое и точное понимание существа православного учения по данному пункту, которое мы находим у нашего выдающегося православного богослова, особенно во 2-ой части анализируемого труда. ^{1}

Воззрения о. И. Л. Янышева – естественно – оказывали сильное влияние и на его слушателей и учеников, из которых для научно-богословского раскрытия вопроса об аскетизме прежде других серьезно потрудился проф. А. Ф. Гусев.

4. Проф. Александр Федорович Гусев

С выступлением на учено-литературное поприще А. Ф. Гусева в душной, застоявшейся атмосфере Нравственного Богословия почувствовалась свежая струйка, предвещавшая наступление нового, более живого и плодотворного направления в разработке этой дисциплины, до этого, по-видимому, находившейся в состоянии безнадежной летаргии. [308]

Выступивши на арену учено-литературной богословской деятельности, молодой, талантливый и энергичный А. Ф. Гусев все свои первые литературные труды посвятил разработке вопросов, относящихся к области этики, выяснению с богословской точки зрения различных моральных проблем.

По картинному выражению проф. А. И. Гренкова, А. Ф. Гусев «смело берет плуг свой, чтобы провести его по заброшенному полю» [309] этико-богословской науки. Со свежестью его научного направления вполне гармонировал и животрепещущий интерес тех вопросов, посильно разрешать которые он брал на себя почтенный труд, за который ему выражали искреннюю благодарность даже лица, не согласные с самыми его основными положениями и задушевными убеждениями. [310] [311]

Затрагивая из области богословского нравоучения вопросы самые основные, принципиальные, проф. А. Ф. Гусев в самых первых своих произведениях коснулся и нашей области – «аскетизма», сделал попытку осветить и эту область христианской этики, менее всего разработанную не только тогда, но и в настоящее время, и по самому существу наиболее трудную, запутанную и сложную.

А. Ф. Гусев с самого начала стал на почву принципиальную и решительно разошелся с тогдашними школьными богословскими традициями. В богословской литературе того времени всецело господствовала точка зрения юридическая, рассматривавшая нравственную жизнь, как ряд действий, определяемых предписаниями нравственного закона и трактовавшая предписания Евангелия, как собрание правил, – как бы внешний, юридически обязательный для христианина кодекс догматов и морали. Из этой системы воззрений логически последовательно вытекало учение об opera supererogatoria, в связи с понятием о так называемых «евангельских советах» в отличие от общеобязательных заповедей.