В качестве второй особенности современной философской постановки вопроса об «аскетизме» следует отметить связь «аскетизма» с мистицизмом
. По справедливым словам В. С. Соловьева, «великое значение мистики понято в новейшее время двумя философами самого свободно мыслящего и даже отчасти отрицательного направления, философами, враждебными ко всякой положительной религии и которых, таким образом, никак нельзя заподозрить в каком нибудь традиционном пристрастии по этому вопросу. Я разумею знаменитого Шопенгауэра и новейшего продолжателя его идей – Гартмана. Первый видит в мистике и основанном на ней аскетизме начало духовного возрождения для человека, открывающее ему высшую нравственную жизнь и лучшее сознание». [38] У нас, в России, указанный, благоприятствующий «аскетизму», поворот научного и общественного сознания должен был найти для себя особенно благоприятную почву, в силу самых национальных особенностей русского народа.
По справедливым словам В. С. Соловьева
, «важная черта, которую Достоевский указывал в русском народе, это – сознание своей греховности, неспособность возводить свое несовершенство в закон и право и успокаиваться на нем: отсюда – требование лучшей жизни, жажда очищения и подвига». [39] Равным образом «сто́ит бросить хотя-бы самый беглый взгляд на историю нашего самосознания, как оно отразилось в нашей словесности, чтобы увидать, насколько в общем сознание зла, страх перед ним и скорбь о нем перевешивают в нас довольство той наличной суммой добра, которую мы вокруг себя находим». [40] Отмеченное выше отношение современной философской европейской мысли к «аскетизму», характеризующееся пессимизмом и мистицизмом, заметно отразилось в направлении и нашей мысли – в мiровоззрении, напр., Гр. Толстого
и В. С. Соловьева.По справедливым словам Соловьева
, «русская народность соединяет в себе созерцательную религиозность восточных народов с тем стремлением к деятельной религии, которое свойственно народам западным». [41] Соответственно практическому и историческому смыслу русского народа, «и в своем высшем идеале сверх аскетической святости он полагает и деятельную святость». [42] Вот почему русское общество заинтересовалось преимущественно вечно старым и вечно новым вопросом – об отношении аскетизма, личного самоусовершенствования к общественной деятельности, об отношении начал «аскетического» и «мистического», начал «мiрского» и «религиозного» и т. под. [43] [44]Таким образом, наблюдая современные научные, и общественные запросы, мы с той или другой стороны подходим к вопросу об «аскетизме», к признанию всей важности выяснения его подлинного, действительного значения в христианстве. Все другие, нами указанные вопросы или в нем подразумеваются, или с ним тесно, неразрывно связаны, так или иначе с ним существенно соприкасаются. Вопрос об аскетизме – вопрос о самой сущности христианства, об основном характере его жизненного понимания, проявления и осуществления. [45]
Таким образом, вопрос об «аскетизме» – не какой-либо узкоспециальный вопрос, – нет, он глубоко соприкасается со всеми важнейшими и основными догматическими и нравственными истинами христианства. Этот вопрос находится в точке пересечения многих принципиальных вопросов – богословских и философских, и при том, самых интересных и жизненных.Каково же фактическое отношение нашей богословской
науки к вопросу об «аскетизме» в виду охарактеризованных потребностей и запросов времени, а также в виду вообще важного значения этого вопроса в системе православного богословия? Несомненно, что наше богословие поняло и оценило, хотя и не во всей полноте и глубине, важность и значение вопроса об «аскетизме» вообще в системе христианского нравоучения, и в виду направления и запросов современной науки и общества, – в особенности. Не только богословская этика, но и некоторые другие богословские дисциплины признали всю важность возможно глубокого и обстоятельного раскрытая вопроса об «аскетизме», преимущественно на основании тщательного изучения и анализа святоотеческой письменности. В особенности настойчиво заявляет об этом богословие пастырское. По словам архимандрита (ныне епископа) Иннокентия «объем пастырского богословия, как в литературе, так и в школе должен быть значительно расширен. Сюда необходимо включить, напр., речь об аскетизме вообще и в частности – об аскетизме пастырском». [46] По выражению г. Соколова, «в изучении обширного материала аскетических творений и в обработке его применительно к целям пастырского богословия мы полагаем задачу настоящего времени». [47] Признав, таким образом, важность и значение вопроса об «аскетизме», что же сделало наше богословие для его научного раскрытия и разъяснения?