Читаем Аскольдова могила полностью

Добро пожаловать, дорогой гость, — сказала Рогнеда. — Садись, мой единоземец, садись Фенкал!.. Ступай, Вышата, скажи великому князю, что если б он подарил меня лучшим ожерельем царицы византийской, то и тогда не порадовал бы столько своей супруги, как прислав к ней своего варяжского скальда.

— Слушаю, государыня! Я скажу ему об этом завтра, а теперь, пока Фенкал будет забавлять тебя своими песнями, я должен остаться здесь.

— Здесь? — повторила Рогнеда, и бледные ее щеки вспыхнули. — Неужели, — продолжала она, устремив сверкающий взор на Вышату, — великий князь Киевский посрамит себя до того, чтоб отдать честь своей супруги — свою собственную честь — под надзор и защиту ключника Вышаты!

— Государыня, — сказал робким голосом Вышата, — я не дерзну никогда и помыслить…

— Если супруг мой, — прервала Рогнеда, — приказал тебе не покидать Фенкала одного, то ступай с ним вместе, я не хочу слушать его песен.

— Государь великий князь не приказывал мне этого, но я думаю…

— Молчи! — вскричала Рогнеда. — Пусть подлые рабыни и наложницы исполняют твою волю, но мне, великой княгине Киевской и дочери Рогвольда, может приказывать один супруг. Ступай!

Вышата посмотрел с недоумением вокруг себя, подошел к нянюшке Богорисовне и сказал ей на ухо:

— Если вы хотя на минуту оставите великую княгиню, то прощайтесь с вашими головами.

Потом, поклонясь почтительно Рогнеде, вышел вон.

— Давно ли, Фенкал, ты служишь великому князю? — спросила Рогнеда, когда ключник вышел из терема.

— Я не слуга его, а пленник, — отвечал мрачным голосом скальд.

— Несчастный! Итак, ты не волен возвратиться в твое отечество?

— Нет.

— Откуда ты родом?

— Из Бергена.

— Из Бергена! О, сколько раз я слыхала от моего родителя о этой отчизне неустрашимых витязей и вдохновенных певцов. Он сам был родом из Бергена… Ах, зачем он покинул свою родину, зачем ему захотелось быть князем Полоцким!.. Живы ли, Фенкал, твои родители?

— Моя мать давно уже умерла, а жив ли мой отец, не знаю.

— Итак, его не умертвили в то время, когда ты был взят в плен?

Фенкал взглянул пристально на великую княгиню и, помолчав немного времени, сказал:

— Неужели ты думаешь, Рогнеда, что я стал бы есть хлеб Владимиров и тешить его варяжскими песнями, если б он был убийцею моего отца?

Легкий румянец пробежал по бледным щекам Рогнеды.

— А что бы ты сделал, несчастный юноша, — сказала она, — если б ты был взят в плен убийцею твоего отца?

— Что бы сделал я? — повторил Фенкал. — Рогнеда, родитель твой был скандинавский витязь, в твоих жилах течет варяжская кровь — и ты спрашиваешь меня, что сделал бы я с убийцею отца моего!

— Фенкал, — сказала вполголоса Рогнеда, поглядев робко вокруг себя, — не забывай, что ты говоришь с супругою Владимира…

— И дочерью злополучного Рогвольда, — прервал певец. — Не знаю, помнишь ли ты это, Рогнеда, а я никогда не забуду ни отца твоего, ни братьев, ни того, как породнился с ними твой супруг и повелитель.

— Молчи, зловещий скальд! — шепнула Рогнеда. — Молчи! Что прошло, то невозвратимо… Зачем ты пробудил в душе моей воспоминания о прошедшем?.. Мой отец… братья мои!.. О, Фенкал, возьми, возьми свою цевницу! Быть может, родные звуки моей отчизны усыпят хотя на время эту змею, которая сосет и гложет мое сердце. Пой, Фенкал, пой!

Вещие персты Фенкала пробежали по звонким струнам: они зарокотали, и согласные их звуки слились с могучим голосом вдохновенного скальда. Он запел:

Зову тебя, Рикмора тень,Из лона неги, наслажденья!Приди, оставь Асгарда сень,И, как порывы вдохновенья,Ты овладей мой душой;Зажги восторга огнь священныйВ моей груди! Да голос мой,Твоею славой вдохновенный,Вновь передаст ее векам!Да песнь игривая прольетсяРекой восторга по струнамИ, легкокрылая, несетсяОт нас к грядущим временам;И там бессмертною хвалоюРикмора память осенит,И повесть скальда затвердитПотомство шумною толпою!

Певец остановился. Дико зазвучали струны его арфы, и он запел снова:

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия исторических романов

Андрей Рублёв, инок
Андрей Рублёв, инок

1410 год. Только что над Русью пронеслась очередная татарская гроза – разорительное нашествие темника Едигея. К тому же никак не успокоятся суздальско-нижегородские князья, лишенные своих владений: наводят на русские города татар, мстят. Зреет и распря в московском княжеском роду между великим князем Василием I и его братом, удельным звенигородским владетелем Юрием Дмитриевичем. И даже неоязыческая оппозиция в гибнущей Византийской империи решает использовать Русь в своих политических интересах, которые отнюдь не совпадают с планами Москвы по собиранию русских земель.Среди этих сумятиц, заговоров, интриг и кровавых бед в городах Московского княжества работают прославленные иконописцы – монах Андрей Рублёв и Феофан Гречин. А перед московским и звенигородским князьями стоит задача – возродить сожженный татарами монастырь Сергия Радонежского, 30 лет назад благословившего Русь на борьбу с ордынцами. По княжескому заказу иконник Андрей после многих испытаний и духовных подвигов создает для Сергиевой обители свои самые известные, вершинные творения – Звенигородский чин и удивительный, небывалый прежде на Руси образ Святой Троицы.

Наталья Валерьевна Иртенина

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза