Аскольдова могила

— Пропажу?

— Да, у нас в селе Предиславине дней пять тому назад украли серебряный кубок.

— Вот что! Пожалуй, батюшка, пожалуй, зачем не поворожить.

— Так ты угадаешь?

— Угадать не устать, да только бы, кормилец, было и мне за что тебе спасибо сказать.

— Прежде поворожи, а там посмотрим.

— Эх, батюшка, батюшка! Да ведь дело-то таковское: от старшего наказано даром не ворожить, рук не подмажешь — язык не повернется.

— Ну, ну, вот тебе две ногаты! — сказал Садко, вынимая их из кошеля. — Да смотри, Вахрамеевна, не вздумай меня морочить: ведь я не кто другой.

— Только-то? — пробормотала старуха, посматривая на две мелкие монеты, которые Садко положил ей на ладонь.

— Отгадаешь, так еще дам.

— Еще!.. Знаем мы, батюшка: ведь все посулы тороваты, а как придет до расплаты, так и в кусты. Ну, да так и быть, мы люди знакомые, — прибавила старуха, завязывая монеты в уголок изношенной тряпицы, которая служила ей платком. — Смотри-ка, кормилец, сиди смирно: не шевелись, не говори, а пуще всего не моги тронуться с места, а не то худо будет. Да постой-ка, батюшка, скажи мне, как ты мекаешь, чай, это спроворил кто ни есть из домашних?

— Сдается, что так, бабушка.

— Так нишни, кормилец, у меня вор-то сам скажется.

Старуха подошла к котлу и помешала в нем железным ковшом. Вода в котле закипела, густой пар поднялся кверху, сова захлопала глазами, черный кот замяукал, а колдунья, продолжая взбалтывать воду, запела отвратительным голосом:

Чур, меня, чур!

Есть у меня сто слов
С приговорками,
А из тех ли слов
Три слова заповеданных:
Как шепну одно —
Ходуном земля пойдет;
Как другое скажу —
Звезды ясные запрядают;
А как третье вымолвлю
Да перекинуся
Через двенадцать ножей —
Так солнце затуманится.

Чур меня, чур!

Старуха перестала петь, зачерпнула ковшом из котла и, поставив его на стол, принялась над ним нашептывать; потом, дунув несколько раз на воду, заговорила нараспев и покачиваясь из стороны в сторону:

А чье дело, тому худо:
Чтоб не спалось ему и не елося;
Чтобы черная немочь его,
Как осину горьку, скоробила;
Чтоб сухота, как могильный червь,
Источила его заживо;
А лиходейка-тоска сердце выела;
Чтоб засох он, как былиночка,
И зачах, как голодный пес;
Чтоб сестрицы мои
Поплясали и потешились
Над его могилою;
Повалялися, покаталися
На его белых косточках.

Адское выражение лица колдуньи, ее неподвижный змеиный взгляд, сиповатый голос — одним словом, все было так отвратительно, что сам уродливый Садко, и телом и душой похожий на чародея, присмирел, как овечка. Он стирал украдкою холодный пот, который капал с его безобразного чела, прижимался к стене, чтоб быть подалее от колдуньи, и едва смел переводить дыхание.

— Ну вот и дело с концом! — сказала старуха, пошептав еще над водой. — Я отолью тебе в кувшинчик, а ты уж сам, батюшка, иль въявь, или тайком, как хочешь, только дай всем вашим челядинцам хлебнуть этой водицы.

— Хлебнуть! А ради чего, Вахрамеевна?

— Ради того, кормилец, чтоб татьба вышла наружу.

— Да ты этак, пожалуй, у нас всю дворню испортишь.

— Небось, родимый: кто не грешен в покраже, тому ничего не будет; одному лишь вору туго придется. Увидишь сам: или он подкинет вашу пропажу, или вовсе изведется и зачахнет.

— Ну, Вахрамеевна, — сказал Садко, поглядывая с почтением на старуху, — вижу я, что тебе наука далась. Послушай, бабушка, если ты ухитришься да поможешь нам в другом дельце, так тогда и я тебе скажу: «Шей, вдова, широки рукава, было б куда деньги класть».

— А что такое, батюшка?

— А вот что, — продолжал Садко, понизя голос. — У нас этою ночью в селе Предиславине сделалась такая пропажа, что и сам господин наш, ближний княжеский ключник Вышата, нос повесил: что не лучшая жемчужина из сокровища княжеского сгинула да пропала.

— Как так?