Если соберетесь в Энарские горы, к тому самому дому, что одиноко стоит на крутизне, идите сначала по Скорняжной улице, а после, за городом, сверните к мельницам и, пройдя Мараньюэлу, подымайтесь на гребень Навалосы. Там-то, на плоскогорье, и стоит дом, обсаженный старыми вязами. Над их купой стрелами торчат темные верхушки двух кипарисов. В саду большой цветник, белые, желтые, алые розы пестрят зелень. Прекрасный вид открывается отсюда: справа, на пологом склоне стоит часовня Святой Девы у Колодца, вдалеке, у самого горизонта синеют горы; слева, спускаясь к реке, петляет пастушья тропа, на берегу, под вязами, краснеет черепица мельницы. Небо чистое, ослепительно синее, только два белых облачка тихо плывут вдаль. Но дом заперт, а окна давно разбиты — торчат лишь запыленные осколки. Рядом, на крюке, вбитом в стену, висит глиняный кувшин. Тропинки в саду уже заросли бурьяном, жасминовые кусты потеснили цветник, а страстоцвет дотянулся до нижних веток кипарисов и зацвел в темной их зелени.
Смеркается, и дом постепенно тонет во тьме — стены уже не различимы. Ни шороха в доме, ни огонька. И вот тогда-то откуда-то снизу доносится краткий глухой рокот. И вслед за тем мелькает и тут же пропадает в ночи красный огонек. Ежевечерне в этот час поезд проносится по мосту, перекинутому через реку, и исчезает за горой.
Окна и двери в доме распахнуты — поднимемся же туда, в Энарские горы. Сначала по Скорняжной улице, затем свернем к мельницам и, миновав Мараньюэлу, взберемся по крутому склону. Чудесный вид вознаградит нас за тяготы дороги. Внизу раскинулось цветастое лоскутное одеяло: черные полосы гряд, квадратики зелени, ленты пожухлой травы. Над домами клубятся дымки. Вьется серебристая нитка реки. По склонам петляют, словно играя в прятки, пастушьи тропы. Протарахтит по дороге повозка, но, сколько ни смотри, будет казаться, что она и не сдвинулась с места — так кружит дорога среди холмов.
А дом полон жизни. Здесь поселилась семья — муж и жена с дочкой. У отца седая борода, он худощав и бледен. У девочки золотая копна волос. Тропинки в саду выполоты. В доме повсюду расставлены букеты белых, алых, желтых роз. Окна распахнуты, и ветер по временам раздувает, как паруса, чистые занавески. Дом убран просто. На стенах, прежде голых, большие фотографии — улицы, церкви, рощи, сады. На столе, за которым работает этот худощавый изможденный человек, груда исписанных листков и книг в красных, синих и желтых переплетах. Ежеутренне он садится за стол и, склонившись над листками, пишет что-то своим мелким почерком. Часа через три к нему в комнату входят. Девочка подбегает, гладит по голове, и он, оторвавшись от листков, видит на лице женщины печальную улыбку.
Вечером все трое спускаются в сад. Небо светло и прозрачно. И еще темнее кажутся острые верхушки кипарисов. Между ними зеленый и розовый перелив вечерней звезды. Воздух пахнет розами. Но тише — откуда-то издалека, из глубины ущелья, вот-вот донесется глухой рокот поезда, что ежевечерне в этот час проносится по мосту, перекинутому через реку. Промелькнет красный огонек последнего вагона и канет в ночь.
(В саду. Вечереет. Нежный запах роз. Верхушки двух кипарисов врезаны в прозрачное небо. Между черными стрелами переливается вечерняя звезда.
— Где же наш огонек?
— Вот поезд загрохочет…
— Из ночи в ночь. Редко когда запоздает, да и то на пару минут.
— Люблю я этот огонек.
— Всегда одинаковый и всегда разный.
— Чем-то он трогает, бог весть чем. Неизбежностью? Неизменностью? И что бы ни творилось вокруг, зима, лето, дождь или снег, — огонек зажжется в свой час, мелькнет и канет в ночь. И нет ему дела до того, что на душе у нас, радость или горе. Счастлив ли тот, кто ждет его, или несчастней его нет в целом свете — огонек промелькнет и канет.
Голос девочки: А вот и он!)
Станция в получасе ходьбы от селенья. Редко кто сходит здесь, еще реже уезжает. А наверху, в Энарских горах, тот дом. Он заперт и безлюден. Если захотите подняться туда, сверните к мельницам, мимо Мараньюэлы, и взбирайтесь на кручу. Внизу, невдалеке от станции, через реку перекинут мост, сразу за мостом дорога круто сворачивает в ущелье.
Сегодня вечером уезжают двое — женщина и девочка, обе в трауре. Лицо женщины скрыто густой вуалью, но внимательный взгляд разглядел бы и покрасневшие глаза, и темные круги под ними. И такие же глаза у девочки. Они молча стоят — ждут поезда. Их провожают несколько человек, соседи.
Поезд загудел и замер у платформы. Женщина и девочка поднимаются в вагон. И сверху, из немого и забитого теперь дома, некому больше смотреть, ловя глухой короткий ропот, как зажегся красный огонек, промелькнул и, как всегда, из ночи в ночь, из года в год, канул во тьму.
ГОРОДОК
Любимому великому поэту Антонио Мачадо,—
ОСЕНЬЮ