Асорин. Избранные произведения

Как я уже говорил, у поколения 98 года были два любимых слова: «распущенность» и «Испания». Первое я объяснил, скажу о втором. Впрочем, дело настолько ясное, что не нуждается в объяснениях. О любви к Испании говорят наши книги. Книги Унамуно, Барохи, Маэсту и мои. Среди сорока моих опубликованных книг нет ни одной, где я не говорил бы об Испании. Не мы открыли испанский пейзаж, старинные города и вековые традиции нашей земли. Но нам удалось шире взглянуть на многое, внести свою лирическую и печальную ноту в рассказ о стране и людях.

Многие неверно истолковали нашу манеру писать, не поняли нашей любви к родине и потому судят о нас пренебрежительно и свысока. Нытики и пессимисты, говорят одни. Плохие патриоты, подхватывают другие. Как неправы все они! На днях я прочитал в одной статье, что, оказывается, в то время как мы празднословили, гуляя взад-вперед по улице Сан-Херонимо, на дальних берегах испанские солдаты приносили свои жизни на алтарь отечества. Автор не знает, что нас сильнее чем кого-либо потрясла испанская трагедия — потеря Кубы и Филиппин — и что благодаря именно нашим усилиям — Маэсту, Барохи и моим — был воздвигнут памятник героям, погибшим в ту войну.

Патриотизм — явление не новое, но никогда ранее он не воздействовал на человеческие поступки с такой силой и так последовательно, как теперь. История Педро Наварро, великого полководца, воевавшего на стороне французов против Испании, сейчас кажется бредом сумасшедшего. А ведь случай с Педро Наварро отнюдь не единственный в своем роде. Множество подобных историй приводит Эухенио Сельес в книге «Политика плаща и шпаги». Сегодня чувство принадлежности к Испании обязывает к большему, чем прежде. И писатели 98 года стремились к тому, чтобы испанский патриотизм был менее трескучим и помпезным, чтобы, не мешая трезвому и суровому взгляду на вещи, он стал чувством более серьезным и постоянным. А к такому патриотизму приходят лишь путем неутомимого познания своей страны. Перечитаем же заново и с любовью отечественную историю. И с сыновней нежностью заново откроем для себя испанскую землю.

И кто посмеет отрицать, что со страниц наших книг встает живой — и прекраснейший у Барохи и Унамуно — образ родной Испании?

ОТКРЫТИЕ СЕВЕРА Перевод А. Садикова

Мое открытие испанского Севера все во мне перевернуло. В 1904 году я впервые побывал в Басконии. И всегда, когда я говорю об этой стране, я вспоминаю строку из сонета Лопе де Веги (из книги «Стихов Томе де Бургильоса»): «Так с Севером венчалась Каламита…» Как и донья Каламита — аллегорическое имя магнитной стрелки, — я навек повенчался с Севером. Любовь с первого взгляда. Меня, родившегося в стране серых гор и пустошей, поросших редкой травой, где небо безоблачно, а дожди редкость, не могла не покорить открывшаяся глазу картина. Острое, временами болезненно-нервное возбуждение сменилось блаженным успокоением. Дилижанс Сумаррага-Сестона быстро катится вперед, и я с жадностью вдыхаю воздух Севера. Впервые в жизни я открываю для себя незнакомый мир — здесь, на родине, а не за пределами Испании. И образ мыслей и чувства здесь иные. В этой стране, под этим низким небом и скрытой от глаз линией горизонта, писать надо как-то иначе. Тогда-то, наконец, я понял Бароху. И ритм, и выделка его прозы были рождены этим, ныне окружившим меня покоем, умиротворенностью, простотой местных жителей.

Уже почти тридцать лет каждый год летом я приезжаю в Басконию. И всякий раз изумляюсь ее пейзажам, ее воздуху. Мало того, я лучше стал понимать природу моего родного края, после того как сравнил ее с баскской. Глядя на эти горные склоны, расчерченные на яркие — желтые, зеленые, красноватые и багровые — квадратики, я вернее понял, сердцем почувствовал неброские, мягкие серые краски моей земли. И теперь склонен думать, что Страна Басков — это школа, которую непременно должны пройти колористы, а Аликанте — может быть, место самого сурового для них испытания.

Живя в Сан-Себастьяне, я много бродил по окрестным полям. Объездил и всю провинцию. И заметил вот какую отличающую деталь гор Басконии от левантийских: бродя по левантийским горам, можно присесть и отдохнуть, на басконских тропах — нет, так они узки. Редкая мягкая растительность Леванта словно бы приглашает расположиться на отдых — на лужайке, поросшей дроком, или среди благоухающих зарослей тимьяна и розмарина. В густой буйной чащобе, покрывающей северные горы, нельзя и подумать о том, чтобы остановиться и присесть — идешь и идешь, продираясь вперед, разводя густые ветви руками. Да и влажная земля этих лесов — отнюдь не то же, что высушенные солнцем уступы гор Аликанте.