Асорин. Избранные произведения

На гладком, ничем не покрытом столе орехового дерева — стакан отличного вина, орех — один-единственный и, может быть, пустой — и три корня пастернака. Свет льется потоками через боковое окно, и на столе играют шаловливые тени. На переднем плане — стакан, орех, корешки. За ними — затененное пространство. Прекрасный натюрморт. Лучшего не создал бы и Лукас Менендес. А зачем они — этот стакан вина, этот дырявый орех, конечно же, пустой, и эти три корешка, желтоватые, длинные, с тонкими отростками?

Дороже всего на свете были сии коренья…

И это вино, и этот злосчастный орех, и рядок пастернака, откуда выдернули три корешка, — плоды изобильной земли Ла-Риохи. А человек, изобразивший для нас все это, — священник бенедиктинского монастыря святого Мильяна, и он же — поэт, заслуживший искреннюю симпатию писателей 98 года. Пио Бароха, не слишком щедрый на славословия классикам, с любовью отзывается о нем в книге «Лабрасский майорат» (1903 г.). Были среди нас и такие, что, прочитав толстую книгу Томаса Санчеса, дополнили ее каким-нибудь анекдотом собственного сочинения. Поколение 98 года не случайно обращается к этому великому поэту, равно как и к другим писателям средневековья. Это — характерная и естественная для нас реакция на велеречивое многословие современной литературы. Вымученной аффектации наших современников, таких, как Кастелар, Нуньес де Арсе, Эчегарай, всей нашей живописи на исторические темы и т. д., мы противопоставляем простоту и искренность зачинателей испанской литературы.

А среди них найдется ли кто-нибудь более наивный и искренний, нежели Гонсало де Берсео? И в то же время, кто из художников преодолел большие препятствия на пути к сердцу читателя? Сам Берсео не сделал ни шагу за пределы монастыря, в котором жил. Как не сделал и ничего, чтобы заставить собой восхищаться. Разве что изредка гулял по окрестным полям и заходил передохнуть в какой-нибудь дом у дороги. Добрые поселяне подносили ему стакан вина (отличнейшего, повторим, вина — чистого, светлого, ароматного, словом, настоящего вина Ла-Риохи), и поэт поднимал его со стола — стола орехового дерева — к губам. Все остальное под черепицей, как говорит сам поэт, не стоит пустого ореха. И этот миг, когда поэт сидит в пастушьей хижине со стаканом в руке и вот-вот поднесет его к губам, — миг единственный и неповторимый. Нет, не единственный — пожалуй, еще значительнее то мгновение, когда стакан поднесен к губам и пьющий, причмокивая, смакует драгоценный напиток.

Ничего не сделал поэт для того, чтобы обрести известность — только писал стихи. А стихам его выпала сложная судьба. Превратности этой судьбы напоминают те испытания, которые приходится преодолевать современному поэту, прозаику или живописцу в борьбе за место под солнцем. С тех пор как в 1780 году Санчес издал полное собрание сочинений поэта (ранее было напечатано совсем немного), поэзия Берсео пробивается к читателю, как первый рассветный луч: одни его видят, другие — нет, для одних он одного цвета, для других — совсем иного, кому-то кажется легким и нежным, кому-то режет глаз. Читать читают, а прочитав — не знают, что и думать. Гений? Бездарность? Было бы интересно собрать воедино суждения писателей — от Моратина до Хуана Валеры — по поводу Берсео. Поэт не делает ни шагу за порог монастырской кельи — и при этом борется, как боролись (также ничего для этого не предпринимая) такие художники, как Малларме, Сезанн или Гонгора. Берсео груб и неотесан? Или изящен и остроумен? Никто вам точно не скажет. Валера, не в меру гордившийся своим тонким вкусом, был к Берсео несправедлив. И эта долгая борьба поэта за признание — в конце концов его признали — лишнее основание того интереса, который питают к поэзии Берсео писатели 98 года, тоже борцы за новую эстетику.

Да так ли просты и наивны были зачинатели? Во всяком случае, они умели быть такими в своих творениях, и эту завещанную ими простоту сделали символом веры писатели нового поколения. А Гонсало де Берсео являет нам сплав простоты с искренней и горячей человечностью. И это его качество вполне современно. Берсео груб, примитивен? Нет, он тонок и более чем современен. Самое земное бывает одновременно и самым возвышенным. Пример? Хлеб и вино. Прославленный Берсео стакан доброго вина вошел в поговорку. Но все ли помнят его Мадонну Пшеничного Хлеба?

Царица небесная, пшеничного хлеба матерь…
«О милостыне не забывайте на миг единый!» —

говорит нам поэт. А милостыней может быть и ломоть хлеба, и глоток вина. Не все бродят по улицам и дорогам, прося подаяния. Есть бедняки, влачащие нищенское свое существование не на миру, а у себя дома, за закрытой дверью:

Помните о людях, иже в мире сущи,
Аки звери наги, бедны, неимущи.
В граде глаз не кажут, в убогой прячась куще,
Снедаемы гладом, мора и язвы пуще.