Асорин. Избранные произведения

«Снедаемы гладом» — значит голодные, сжавшиеся в комок в углу хижины, скрюченные подобно кривому гвоздю. Затворники в собственном доме, и никто о них знать не знает. Так возникает в XIII веке некий неясный силуэт, который в XVI веке, в «Ласарильо», примет четкие очертания — и станет испанским дворянином, честным, суровым и гордым, прозябающим в нищете, но так, что никто об этом и не подозревает, — дворянин умеет хранить свою тайну.

ЗЕЛЕНЫЙ МИР УЕДИНЕНЬЯ Перевод А. Садикова

Не могу распроститься с этой книгой воспоминаний, не упомянув о «зеленом мире уединенья». Эти слова не мои — они принадлежат великому поэту. В свое время мы, правду сказать, не слишком восторгались искусством «фламенко». Верно и то, что тогда это искусство еще не было столь значительным. Пепа Ла Бандерильера, о которой Проспер Мериме упоминает в письмах Эстебаньесу Кальдерону, — еще не была известна всей стране. Время шумной славы для многих тореро, гитаристов, певцов и танцовщиц пришло позже. А в конце концов это искусство стали считать выразителем испанского духа. Возникла целая литература — одическая и дифирамбическая, посвященная этим персонажам. И даже скромница лирическая поэзия, и та не удержалась от восторга. В своем ослеплении мы позабыли, что для подлинной лирической поэзии — той, чей удел величие и бессмертие, источник вдохновения — это трагическая судьба человека и неустанный поиск того, что Луис де Леон назвал «истинной скрытой сущностью вещей».

Галисия была далеко. Духовно мы были связаны с ней через Валье-Инклана и Камило Бархиелу. Путь до Галисии казался тогда бесконечным. Эта туманная страна грез лежала словно на другом континенте, у границ обитаемой земли. Наша способность любить и понимать обнимала всю Испанию от края до края. Действие одного из прекраснейших романов Барохи происходит в обетованной Кордове. Я посвятил множество страниц Андалусии. Но у Галисии было, как видно, свое приворотное зелье. Бароха не мог тосковать, как я, по картинам Галисии. Пейзаж Басконии сродни галисийскому. Но неоглядную, равнинную галисийскую землю пронизывает какая-то щемящая, печальная одухотворенность, какой не знает Страна Басков со скрытой от глаз линией горизонта, пограничная страна, вдоль и поперек исхоженная и изъезженная путешественниками, стекающимися отовсюду.

«Зеленый мир уединенья» — это она, дальняя, одинокая земля Галисии. Всякий раз, читая «Odi barbarie»[94] Джозуе Кардуччи, я задерживаю взгляд на строфе, в которой поэт говорит о тишине и покое деревенской жизни:

O desiata verde solitudine
lungi al rumor degli uomini![95]

И думаю о Галисии, стране уединенья. И передо мною встают пустынные зеленые равнины — всей грудью я вожделенно вдыхаю тишину. Чуть слышно, словно издалека, долетает народная галисийская мелодия. Я слышал народную музыку многих стран — Румынии, страны столь похожей на нашу, Венгрии, Италии, древней белокаменной России, России Лермонтова и Гоголя. Но ни одна песня не трогала меня так, как галисийские — до глубины души. В Париже, в 1939 году, мне как-то сказали, что в нашем посольстве будет «испанский вечер». И я написал послу, дону Хосе Феликсу де Лекерика, письмо, в котором просил его, чтобы на этот раз (хотя бы только однажды) «испанский вечер» не свелся к перестуку каблучков и страстным стонам в стиле фламенко. Я посоветовал послу предложить избранному обществу, которое соберется в посольстве, концерт галисийской народной музыки. Тогда бы гости услышали нечто единственное в своем роде, и вечер оставил бы неизгладимое впечатление. По меньшей мере такое же, какое произвела галисийская музыка в Париже в дни Всемирной выставки 1889 года, о чем рассказала Эмилия Пардо Басан в книге «По Франции и Германии». В Париже выступала тогда «Галисийская капелла» под управлением маэстро Вейги, чье искусство восторженно приветствовал Лоран де Рилье, знаток хорового пения. Песни, исполненные галисийцами, «не утонули в безбрежности парадного зала Трокадеро — нет, им внимали, рукоплескали, их вызывали на бис».