Асорин. Избранные произведения

— Ах, так вы же, наверное, и не видели нашу хоругвь? — спрашивает жена Асорина.

Да, признаюсь, я «хоругвь» не видел. И поскольку она, вероятно, заслуживает внимания, Илуминада велит Асорину показать ее мне. Выйдя из кабинета, мы прошли по целому лабиринту комнат с полами на разных уровнях, с высокими и низкими потолками, со старой мебелью, с разнокалиберными дверями — этакая живописная неразбериха, присущая провинциальным домам. Наконец добрались до комнаты с покатым потолком и белеными стенами, на стенах литографии Сердца Иисусова, Сердца Марии, святого архангела Михаила, Святой девы Кармильской… всюду кричащий красный цвет, режущий глаз зеленый, пронзительный синий. В углу стоит сосновый сундук, на нем большой плоский ящик. Асорин остановился перед ящиком, я глядел на него с грустью; он пожал плечами и глухим голосом сказал:

— Что тут поделаешь!

Затем открыл ящик и вытащил хоругвь, обернутую в множество слоев бумаги, предохраняемую от моли камфорой и зернами перца. Не стану вам описывать эту хоругвь — разумеется, она и хоругвь Лас-Навас равно драгоценны… или никчемны. Асорин показывал ее мне с превеликой осторожностью.

А я между тем думал — не о хоругви, хотя это хоругвь Святейшего Таинства, но об Асорине, о старом нашем друге, человеке такого светлого ума, таких независимых суждений, погребенного ныне в ламанчском захолустье: потертый костюм, небритое лицо, пеленки на письменном столе, растрепанная жена, полагающая, что привести в порядок хоругвь важнее, чем пойти на прогулку с любимым другом.

X. Мартинес Руис

Екла, такого-то числа.

II

Сеньору дону Пио Барохе, в Мадрид

Дорогой Бароха!

Если у вас найдется свободная минутка, будьте так любезны зайти в институт социологии и рассказать тамошним почтенным господам то, о чем я в этом письме сообщаю.

Вот уже пятьдесят лет как в Екле был учрежден колледж. Возможно, что просвещению — которое не совсем то же, что счастье, — это пошло на пользу, но городу школа принесла разорение. До 1860 года все мелкие землевладельцы оставляли своих сыновей трудиться в хозяйстве, после этого года все юноши становятся бакалаврами. Ведь стоит это так дешево! Вернее, ничего не стоит. Добрые наставники, не требуя платы, берут на себя труд снабдить крестьянских сыновей профессией более благородной, чем профессия их родителей…

Пятидесяти лет оказалось достаточно, чтобы создать в городке атмосферу инертности, застоя, отсутствия всякой инициативы и энергии. Возделывание земли осталось в руках самых тупых, тех, кто уж никоим образом не мог одолеть тривиум и квадривиум. А поскольку сельское хозяйство здесь единственное богатство, то, когда наступил кризис, молодежью, полностью отчужденной от труда на земле, овладели неуверенность, растерянность, смятение, они не знали, как справиться с кризисом, не имели сил для борьбы. Я тут имею в виду кризис виноторговли — в 1892 году истек срок договора с Францией. С тех пор минуло десять лет, десять лет беспросветного уныния. И вот поглядите, что произошло за этот промежуток времени. Случай любопытный, извечная история старых и молодых народов… По соседству с Еклой находится селение Пиносо, возникло оно недавно, у его жителей есть отвага, молодость, есть раскованность, свойственная тем, кто не связан традициями, люди там энергичные, решительные. Там и сейчас едва ли найдется барчук с университетским дипломом, все они земледельцы, промышленники, коммерсанты. И жители этого селения так славно орудовали, что за минувшие десять лет, которые жители Еклы провели как бы в столбняке по причине кризиса, жители Пиносо, заключая выгодные и смелые сделки и контракты, завладели третьей частью земельных угодий Еклы. Через тридцать лет вся Екла, весь этот старинный, исторический, одряхлевший город, будет принадлежать им, народцу полнокровному, энергичному! И явление это вполне естественное: рядом с народом старым, усталым, появляется другой, молодой и дерзкий, — и логика подсказывает, что молодой одержит верх над старым! Молодежь Еклы, воспитанная в духе стремления к административным должностям, чахнет над кодексами и оказывается неприспособленной к свободной борьбе за существование; и напротив, молодежь Пиносо ничуть не тревожится о том, что здесь составляет предмет постоянных тревог: о должностях в нотариальных конторах, в городском совете, в суде; зато со временем молодцам из Пиносо будут принадлежать все усадьбы, дома и земли этих злосчастных законоведов.

То, что происходит в Екле, типично для всей Испании и для других наций — это ни больше ни меньше как проблема народного образования.