Асса и другие произведения этого автора. Книга 2. Ничего, что я куру?

— Это не туман. Это облака. Город расположен на уровне двух тысяч семисот метров над уровнем моря.

В своих воспоминаниях о Колумбии мне до сих пор сладостно грезятся романтические преступники, бродящие по пояс в тумане, а рядом с ними и я — в ослепительно белых штанах.

С Гавом я несколько раз обедал — он возил меня в какие*то рестораны на какие*то встречи, как я вскоре понял, не просто для украшения стола. Поскольку я ни слова не понимал по-испански, мне оставалось только надувать щеки, по-дурацки улыбаться и невпопад кивать. Несколько раз, я помню, мы обедали с колумбийским Андроповым — их министром госбезопасности, еще как*то раз — с колумбийским Щелоковым, министром их внутренних дел. Гав о чем*то с ними говорил, что*то у них строго выяснял, грозил пальцем, тут же обворожительно улыбался, стучал кулаком по столу — все это происходило в частных ресторанах. Я мог воочию убедиться в том, какую силу влияния имел этот человек да и все «тайные наши» не только на внутренние дела далекой страны, но и на весь огромный далекий континент.

В Москве — о, чудо! — мы с Гавом внезапно оказались соседями. Новые времена Гав, человек трезвый и мужественный, воспринял без жалкой ностальгии о прошлом. Потом, кажется, он опять работал на Кубе. Сейчас в Москве, занят бизнесом, как ни странно, кинематографическим. Так сильно мы, получается, на него со своей международной кинематографической аферой тогда повлияли.

Недавно, говорят, умер Романов, бывший нашим послом в Колумбии во времена съемок «Избранных». Наблюдая его в те дни, я мог понять, что такое в брежневские годы был советский посол в зарубежной стране. Более полной и абсолютной власти над подчиненными ему людьми, думаю, не было даже у монархов. При всем при этом посол Романов был милейшим человеком, у него была славная жена — большая добродушная женщина.

Посольство стояло в пасторальном уголке Боготы. Цветы, пин-нии, щебечущие птички на ветках, огромный замок. Войдя в него, я не мог не поразиться таланту и народному умению советского мастерового, в это сооружение вложенному.

Посол показал мне как*то три рубильника в одной из комнат.

— Что это? — удивился я.

— Если эти три рубильника нажать параллельно, — объяснил посол, — из всех потолков выпадут решетки.

— Какие решетки?

— Стальные.

— Зачем?

— На случай штурма.

Особняк был оборудован так, что в случае опасности комнаты отгораживались от внешнего мира кольцом решеток, и сотрудники посольства могли отбиваться от каких*то неведомых нападающих довольно долго всеми доступными им средствами. Посол обещал как-нибудь показать мне систему в действии, но так и не собрался это сделать.

Украшен же дворец был заботливыми руками посольской жены. Жена объясняла:

— Вот эту люстру я купила три года назад на Панамском канале с очень большой скидкой…

Занавесочки, подушечки, рюшечки — все было любовно подобрано и куплено ею самой.

Незадолго до нашего приезда был назначен новый американский посол в Боготе, который, приехав знакомиться в наше посольство, положил ноги на стол с ее салфеточками-рюшечками. Возмущению послихи не было границ.

— Вот в этом величайшее свинство американцев. Приходят, видят — красота какая. Нет, им надо на эту красоту сверху ноги положить…

Жена посла очень нежно и упорно по всем случаям жизни угощала нас пельменями. Каждый раз перед этим торжественным актом звонили из посольства и спрашивали:

— Ждем вас в субботу на пельмени. Сколько пельменей вы в этот раз съедите?

Ограничений не было, но цифру надо было назвать точно. Хотите пятьдесят — ешьте пятьдесят, хотите сто двадцать — пожалуйста. Каждому вышколенные официанты вносили заказанное количество.

Иногда случалось, я по каким-нибудь делам сидел в посольстве у Пава и, спохватившись, говорил:

— Все. Больше не могу. Поехали. А то опоздаем на съемку.

— Старик, нельзя. Еще сорок минут будем сидеть.

— Почему сорок?

— К гаражу нужно идти через парк.

— А почему нельзя идти через парк?

— С десяти до одиннадцати двадцати пяти — нельзя. Посол думает.

Действительно, посол запрещал всем в это время нарушать ход его мыслей, болтаясь туда-сюда по посольскому парку, и я сам видел, как он, заложив руки за спину, прохаживался в одиночестве по аллеям, видимо прикидывая, как повернуть распоясавшуюся Колумбию в сторону лагеря социализма.

Между тем параллельно знакомству с Колумбией я становился участником чего*то и вовсе невероятного. К примеру, никогда в жизни я не давал и не получал ни от кого взяток. Не из-за принципиальной неприязни к этому делу: взятку, наверное, очень даже приятно получить или, в случае необходимости, кому*то и пихнуть. Но я никак не мог понять, как технологически производится эта операция. В Колумбии же я участвовал в великом международном взяточничестве: как непосредственный и главный исполнитель.

Взятка, между прочим, была от Леонида Ильича Брежнева.

Маушка однажды сказала:

— Нужно пойти к президенту и пихнуть ему взятку от Леонида Ильича — фарфоровый чайный сервиз.

— Это уж — хрен! — закручинился я. — Я не умею, я не пойду!