Асса. + Рассказы

Ветер да блажь царили в голове Горислава. То драку со сверстниками учинит, то замужнюю бабу на сеновал утащит. Бит был не раз, но и сдачи давал постоянно. Не оказалось в нем крестьянской жилки. А деньги, которые от деда-отца остались, карман жгли охламону. Постепенно все нажитое исчезло, как снег весной. Двор начал хиреть, а вместе с этим страдал и Митрич. Хандра его взяла да равнодушие. Начал лениться, ну и к меду не раз прикладывался от тоски.

Аглая его сначала корила, ругала, а затем жалеть начала. Не раз он лил слезы у нее на груди, утешала.

— Ну, потерпи, авось за ум возьмется. Это по молоду он куролесит, потом остепенится. Вот женку приведет, та его быстро к делу приставит. Не такой уж Горислав и пропащий, Дурной — да, но добрый. Сама видела, как пичугу соколом подбитую, за пазуху прятал, чтобы выходить. А пса соседского с таверны возвращаясь всегда приголубит. Сам на ногах не стоит, к земле его тянет, а косточку не забывает принесть. Ох, Макошь-заступница, урезонь непутевого. Баламошка, что еще скажешь…

Слова помогали, но ненадолго. Домовому же что нужно? Чтобы все в дом, а не из дома. Как говорил его коллега: «Счастье — это когда у тебя все дома» (цитата из мультфильма «Приключения домовенка Кузи», Союзмультфильм, 1986 год).

Да и не сбылись пророчества Аглаи. Как-то по утру, отпившись рассолом после двух дней пирушек, взял Горислав котомку заплечную, купил на последние серебрушки у кузнеца Ждана меч старый, что нашли отроки на берегу Речки, от ржавчины очищенный да в простые ножны спрятанный. Глянул на Село Горислав, раскидал медяки на капище Перуну, Макоши и Велесу, да подался в дружину к Князю. А про Митрича и не вспомнил…

Совсем тоска сковала сердце Митричу, такая обида взяла, что хоть в петлю. Бродил днями-ночами по пустому дому, вспоминал смех бывших хозяев, младенцев смышленых, непоседелевых отроков, мужей работящих, жен заботливых, что очаг хранили. Слезы сами катились из глаз.

— Эх, Горе — Горислав, в кого же ты такой народился? Я ж тебе по детскому носику хвостиком Машки водил, чтобы ты гулял-смеялся. Я ж тебе ночами коленки сбитые, соком подорожника сбрызгивал, что зажили быстрее, а тыыыы. Даже прощай не сказаааал…, - причитал Митрич и пил сладкий мед, да хлебную настойку на пшенице, что перебродила и била в мозг. Это хоть на время, но притупляло боль.

А по утру снова-заново. К основной проблеме прибавлялась еще и головная боль, которую лечил новой порцией настойки пьяной. А в одну из ночей…

Митрич проснулся от крика: «Пожар!!!» Он кинулся на голос, увидел спешащих к Реке людей с пустыми ведрами и бегущих им на встречу с полными. Домовой искал глазами языки пламени, али столбы дыма, но не мог отыскать. И, вдруг, в спину дыхнуло жаром, а земля озарилась заревом, чтобы высветить клочок двора и тень Митрича в этом круге. Он обернулся. КАРАУЛ!

Горел овин. Из малой избы-пристройки огонь перебирался в большую, облизывая стены своими жаркими языками. В постройке уже не было снопов, но солома оставалась. Пламя кидалось в ночь зверем, выкидывая искры. Эти звездочки разрывали на микроны темноту, было красиво… и страшно. Не все они гасли после полета, некоторые падали Десницей на крышу дома и начинали жрать крышу, с каждым разом откусывая все больший и больший кусок.

Сельчане, тушащие овин, увидели, что загорелся и дом.

— Дом горит, ДОМ ГОРИТ! ТУШИТЕ! ВОДЫ!!!

Часть кинулась заливать пламя на избе. Толпа разрывалась на две части, порой беспутно бегая, мешая друг другу. О том, чтобы спасти двор уже речь не шла. Все силы были брошены, чтобы не пустить «красного петуха» дальше. Не известно, справились бы, да небеса сжалились, Перун сверкнул молнией, отворил хляби небесные, и вниз потоком устремились капли, словно серебряные стрелы. Они летели к земле набирая скорость и мощь. Ливень справился с огнем, как Добрыня со Змеем-Горынычем. Пламя пало, шипя и затухая.

А Митрич все это время сидел в сторонке и горько плакал, а теперь размазывал слезы, слившиеся с каплями дождя, по лицу дырявым рукавом зипуна, который ранее вызывал зависть у суседей-домовых.

«За пьянство, бездействие и поведение не достойное домового, изгнать из Села домового Митрича!», вынесли приговор бывшие друзья. А громче всех старался Митрофан. Аглая заступалась, да кто же будет слушать бабу. Она и уйти порывалась с Митричем, да что он зверь какой, чтобы разлучать любимую с ее домом? Ушел один, раз судьба такая…

…А сейчас отпустило его Лихо, обрел Митрич нового хозяина. Всем он ладен. Умен, везуч, бесстрашен. Командует отрядом, и домового помнит, не оставил в Селе с собой позвал. Другом называет, казну доверяет. Хороший человек, дай бог ему Велес, долгой жизни. Гордится им Митрич.

Но есть у Ивашки-Ива одна нехорошая черта — шлея ему под хвост попала. Не сидит на месте, как цыган, всегда в дороге. Ищет путь свой — Путь Волхва.