Ассегай

Отто лично следил за тем, как грузчики аккуратными рядами расставляют ящики по всей длине грузового отсека «Ассегая» и крепят к болтам. Сверху он распорядился поставить коробки с боевыми патронами и крейты с пулеметами «Максим».

Когда все ящики были закреплены, обнаружилось, что в дирижабле остается слишком мало свободного пространства и экипаж с трудом сможет передвигаться по кораблю и исполнять обязанности. Чтобы решить проблему, Отто приказал убрать переборки между кабинами и снять скамьи, тем самым не оставив команде иного варианта, как спать во время полета на деревянном настиле. Разобрав обе рубки — радио и штурманскую, — он перешел к осмотру находившейся под носовой частью командной гондолы. Три уборные демонтировали, в результате чего в распоряжении двадцати трех участников полета осталась лишь одна-единственная — в целях экономии граф решил не проводить различий между мужчинами и женщинами, старшими офицерами и поварами-индийцами. Участь уборных постигла и прачечную, вдвое уменьшилась кухня, где Отто оставил лишь небольшую электрическую плиту — чтобы разогревать суп, варить кофе и готовить по утрам кашу. Молоко взяли сухое; недостаток привычных, изысканных продуктов компенсировали колбасой, холодным мясом и галетами. Алкоголь граф распорядился не брать. В общем, в конце его инспекции «Ассегай» мало походил на себя прежнего, напоминая скелет, на который нарастили самое необходимое.

Состоявшийся перед самым отлетом прощальный обед проходил в ангаре, где стоял «Ассегай», под массивной серебряной громадиной дирижабля. В последнюю минуту один из лимузинов, за рулем которого сидел одетый в униформу шофер, доставил из замка Еву. Она была в летном снаряжении: высоких ботинках, перчатках и шлеме с защитными очками. Шофер нес чемодан, который составлял весь ее багаж.

До ее прибытия экипаж не подозревал, что она отправится вместе с ними. Благодаря красоте и очарованию Ева давно стала всеобщей любимицей, поэтому приветствовали ее тепло и искренне. Хенни Дюран не видел ее с момента возвращения из Момбасы на «Адмирале». Грубый, неотесанный крестьянин, он поклонился и поцеловал ее руку. Товарищи Хенни не удержались от гиканья и смеха, и Дюран, словно мальчишка, залился румянцем. Ева была тронута и даже почувствовала легкий укол совести за то, что сознательно ввела Хенни в заблуждение, притворившись, будто не поняла значения его встречи с бурским генералом.

Граф Отто окликнул ее, и Ева заняла место рядом с ним, во главе стола. Мирбах представил свою подругу в качестве талисмана экспедиции. Слова его были встречены аплодисментами и одобрительными восклицаниями. Все радовались и рвались в полет, который воспринимался не иначе, как грандиозное воздушное приключение.

Стол ломился от баварских деликатесов. Лишь спиртное присутствовало в ограниченных количествах: граф Отто хотел, чтобы во время полета все сохраняли ясную голову. Тосты поднимались легким светлым пивом. Ровно в 21.00 граф Отто поднялся.

— Ну вот и все, друзья мои! Пришло время отправиться в Африку!

Ответом ему был очередной взрыв восторженных возгласов. В считанные минуты команда поднялась на борт и заняла места согласно штатному расписанию. Дирижабль еще раз прошел взвешивание и вернулся к причальной мачте. Из импровизированной радиорубки Отто вышел на последний контакт с Берлином. Кайзер лично пожелал ему удачи, напоследок сказав: «Да поможет вам Бог!» Выключив радиопередатчик, Отто приказал Лутцу запустить двигатели. Носовой трос убрали, и «Ассегай» неспешно поднялся в золотистые летние сумерки и лег на курс 155 градусов.

За последние недели они столь детально разобрали маршрут полета, что никакой необходимости обсуждать что-либо теперь не было. Лутц в точности знал, что требуется от него и его людей. Не включая огней, «Ассегай» поднялся на максимально безопасную высоту в десять тысяч футов, проплыл над Бодензее и, взяв курс на юг, около полуночи, в паре миль от Савоны, пересек береговую линию Средиземного моря, после чего продолжил движение в южном направлении, придерживаясь прибрежных итальянских городов, мерцавшие огни которых отлично просматривались в расположенные по левому борту иллюминаторы.

Пролетая над Сицилией, «Ассегай» поймал сильный попутный ветер, который быстро перенес его через море к некоей безымянной ливийской пустыне чуть западнее Бенгази. Восход солнца застал Еву у передних окон смотровой гондолы; она завороженно наблюдала за тем, как гигантская тень дирижабля стремительно проносится над горными гребнями и барханами простиравшегося внизу унылого бурого ландшафта. «Африка! — безмолвно ликовала она. — Жди меня, любовь моя, я возвращаюсь».