Ассегай

Карниз был узкий, так что передвигаться пришлось, прижавшись спиной к стене, потом вдруг расширился. Шедший первым Лойкот остановился, распластался на камнях, вытянув шею, посмотрел вниз, потом повернулся и с улыбкой поманил Еву. Она осторожно подползла к нему.

– О! Баджер, иди сюда! Посмотри!

Леон лег рядом и положил руку ей на плечи. Прямо под ними, примерно в тридцати футах от карниза, висело вбитое в расщелину сооружение из сухих сучков и веток. Верх был выстелен зеленой травой и тростником, на которых лежали два только что вылупившихся и еще не умеющих держать голову птенца. Пушистые серые тельца плохо вязались с большими клювами, которыми орлята разбили скорлупу яиц.

– Какие они страшненькие! Ты только посмотри – у них глазки пленкой затянуты, – рассмеялась Ева и тут же инстинктивно втянула голову в плечи – над головами у любопытных захлопали сильные крылья. Пара орлов с пронзительными криками и выпущенными когтями устремилась вниз, готовая защищать гнездо и птенцов от посягательств чужаков.

– Не поднимай голову, а то оторвут, – предупредил Леон. – Лежи и не шевелись. Замри. – Все трое вжались в каменистый карниз. Орлы, покружив и убедившись в отсутствии прямой угрозы потомству, постепенно успокоились. Орлица вернулась в гнездо и, подобрав птенцов под себя, покровительственно накрыла их широкими крыльями. Леон и Ева терпеливо ждали. Никто не шевелился. Наконец птицы успокоились совсем и занялись обычными делами, не обращая внимания на распластавшиеся на карнизе человеческие фигуры.

Леон и Ева провели над гнездом остаток дня, наблюдая за великолепными гордыми птицами в их привычной среде и за их обыденными занятиями, и вернулись в свою временную хижину, когда уже смеркалось.

– Никогда не забуду этот день, – прошептала Ева, прижимаясь к Леону под одеялом.

– Каждый день, когда мы вместе, незабываемый.

– Ты ведь не увезешь меня из Африки, правда?

– Здесь наш дом.

– Знаешь, когда я наблюдала за теми чудными крохами, у меня появилось странное чувство.

– У женщин это общий недуг, они все немного клуши, – усмехнулся Леон.

– Скажи, Баджер, у нас будут дети?

– Ты имеешь в виду – прямо сейчас?

– Ну, попрактиковаться не мешает. А ты что думаешь?

– Что думаю? Женщина, да ты гений! Не будем же тратить время на пустую болтовню.

Их возвращение стало чуть ли не праздником для всей маньяты. Мальчишки-пастушки выследили их еще на дальних подступах и сообщили новость в деревню, так что Леона и Еву встречала толпа веселых, поющих и смеющихся людей. Под деревом совета пару дожидалась Лусима. Обняв Еву, она предложила ей сесть справа от себя. Леон, опустившись на табуретку с другой стороны, помогал женщинам объясняться в тех редких случаях, когда не срабатывало интуитивное понимание. В какой-то момент он вдруг остановился на полуслове, поднял голову и принюхался.

– Что это за восхитительный аромат?

Поскольку вопрос не был адресован кому-то в частности, то ответила на него Ева, первой сумевшая определить запах, по которому они так скучали последние дни.

– Кофе! Чудесный, прекрасный кофе! – (И действительно, Ишмаэль уже подходил к ним с двумя чашками в одной руке и дымящимся кофейником в другой. На губах его играла улыбка триумфатора.) – Ты и впрямь творишь чудеса! – добавила Ева по-французски. – Это единственное, чего мне недоставало для полного счастья.

– Я также привез кое-что из вашей одежды и обуви, чтобы вам не пришлось больше носить тряпки неверных.

Он неодобрительно посмотрел на шуку и поморщился.

В отличие от Евы Леон не обрадовался.

– Ишмаэль, где ты был? – с тревогой спросил он. – Ходил в Перси-кемп? Ты ведь оттуда принес кофе и платье для мэм-сагиб?

– Ндио, бвана, – с гордостью подтвердил Ишмаэль. – Я ездил в лагерь, и на все у меня ушло четыре дня.

– Тебя кто-нибудь видел? Кто был в лагере?

– Только бвана Хенни.

– Ты сказал ему, где мы?

– Да, он спросил, и я ответил. – Лишь теперь Ишмаэль заметил, что хозяин не разделяет его радости. – Я сделал что-то не так, эфенди?

Леон отвернулся и сжал кулаки, с трудом удерживая рвущуюся наружу злость, а когда снова посмотрел на Ишмаэля, его лицо походило на маску.

– Ты сделал так, как считал правильным. Кофе отличный. Впрочем, у тебя другого и не бывает.

Ишмаэль слишком хорошо знал господина, чтобы поверить словам, а потому, еще не понимая, чем провинился, поспешил вернуться в хижину.

Ева посмотрела на Леона. Пальцы ее сплелись на колене, кровь отхлынула от лица, глаза потемнели от тревоги, но голос еще остался спокойным:

– Случилось что-то плохое, да?

– Нам больше нельзя здесь оставаться, – хмуро ответил он и посмотрел на запад, где солнце висело над горизонтом. – Выйти следовало бы прямо сейчас, но уже поздно. Не хочу спускаться в темноте. Подождем до первого света.

– В чем дело, Баджер? – Она взяла его за руку.

– Пока мы ходили к орлиному гнездовью, Ишмаэль наведался в Перси-кемп за припасами. Встретил там Хенни Дюрана и рассказал, где мы.

– Хенни наш друг, разве нет? Он не сделает нам ничего плохого.

– Умышленно – нет, но Хенни не понимает ситуации. Мы не можем рисковать. Если граф жив, он явится за тобой.