Ассира

– Ни слезинки не проронила. Ни всхлипнула ни разу. Все горе в себе держит, как бы не тронулась умом от этого, – с беспокойством обе женщины смотрели на меня, сидящую на диване, поджав под себя ноги. Я знала, что завтра утром кто-то приедет и заберет меня в распределитель. Услышала из разговоров соседок. Но я не знала, куда увозят таких несчастных детей, как я. Может быть, есть специальное место, где живут все несчастные дети. Наверное, я окажусь там.

Лука разделял мое состояние. Он не вставал уже несколько дней, тяжело переживая смерть хозяев. Когда и я уйду, он долго не протянет. Я знала, что он так сильно любит всех нас, что просто-напросто умрет от горя. Я видела это по его глазам, которые он иногда поднимал на меня. Мы с ним смотрели друг на друга, и оба понимающе молчали. Потому что боль не давала говорить.

Сейчас я сидела на кровати, которая должна стать моей, смотрела в окно, думала о могилах мамы, отца, Алисы, о Луке. А девочки шептались, до меня доносились лишь обрывки их разговоров:

– Рыжая…

– Погибли, да-да, совсем недавно…

– Сидит, молчит…

– Может, плохо ей, или с ума сошла…

***

“Рыжая”. Так меня называли все пять лет, которые я прожила в гадюшнике. Иначе свой интернат я никак не могу назвать даже сейчас, спустя много лет. Смена обстановки, жизненного уклада, привычек была так разительна и неприятна, что поначалу мне казалось, что меня определили в тюрьму, в колонию строго режима, или как там они называются. Я внезапно и остро, с тоской, сдавливающей грудь, поняла, что чувствуют птицы, когда их приносят из леса домой и сажают в тесную клетку. Они начинают медленно умирать в неволе. Я тоже медленно умирала. День за днем мне казалось, что я не смогу, не выдержу.

Я стала изгоем в детском коллективе. Мне сложно было оправиться от горя, поэтому вначале я совсем не разговаривала. А когда немного присмотрелась к девочкам-соседкам, то поняла, что с ними и разговаривать-то не о чем. Не буду называть их имён. Пусть на этих страницах они останутся бесцветными и одинаковыми. Змеи! Они постепенно очень сильно возненавидели меня. Я им мешала, нарушала их семейный круг, не хотела подчиняться и выполнять указания.

Сначала я пыталась искать помощи у Нинель Моисеевны, но быстро поняла, что её взгляд теплится ложным пониманием. В глубине души она холодная, безразличная. У неё всегда была одна отговорка:

– Постарайся с ними договориться. Они такие же дети, как и ты.

Как-то эти “такие же дети, как и я” побили меня так сильно, что я не могла встать от боли и унижения. Я сидела в туалете, прижавшись спиной к теплой батарее, ревела в голос и звала отца. По губам текла кровь, смешивалась со слезами. Губы щипало от соли. Я изо всех сил прижимала ладони к лицу, чувствуя, как по ним течет что-то тёплое. На шум прибежала уборщица тетя Глаша. Единственный человек, которому, как мне казалось, я была небезразлична в этом длинном, сером двухэтажном здании.

– Ну что за девки! Чертовки сущие, – причитала она, подставив под струю холодной воды, сильно отдающую хлоркой, махровое полотенце. Она обтерла им мое опухшее лицо, подержала приятно холодившую кожу ткань на губах. В этот момент я мечтала только о том, чтобы тетя Глаша забрала меня отсюда к себе домой. Прямо сейчас. Я знала, что она живет в деревянном бараке на окраине города, с тремя старыми незамужними сестрами и десятком тощих кошек. Я знала, что они живут очень бедно и убого. Но мне было все равно. Любое место я бы хотела называть своим домом, но только не интернат.

– Ты бы поменьше попадалась к ним на глаза. Мальчишки реже дерутся, чем они. Вот ведь, не повезло тебе, горемычной, попасть в такую компанию. Как и помочь-то тебе, не знаю.

Конечно же, она не взяла меня к себе. Даже и не думала об этом. Но на протяжении следующих пяти лет она была единственным человеком, кто сострадал мне в моих бедах. За это я любила её, отдавала для ее сестер все свое печенье с полдника. Мы часто любим людей только за то, что они к нам хорошо относятся.

Нинель Моисеевна не придавала дракам большого значения. У неё были проблемы поважнее. Она отчитала всю нашу спальню, умело выставив меня виноватой в конфликте.

– Если ты и дальше будешь замыкаться в себе, то у тебя постоянно будут подобные проблемы с коллективом.

Ночами я плохо спала, а днём меня преследовали видения. Тени ходили за мной по пятам, я чувствовала их, но в глубине души радовалась этому: мне казалось, что с ними я не так одинока. Что это были за тени, я не знала. Мне хотелось, чтобы это был отец. Иногда случались обмороки. Никто не обращал на них внимания, списывали на нервное перенапряжение, давали успокоительное. Но каждый раз, когда я теряла сознание, я вновь и вновь видела светлый женский образ, чувствовала запах леса вокруг, видела, как надо мной сплетаются ивовые ветви.

***

Тени мне помогали сохранить свой внутренний мир, но они не могли спасти меня от мира внешнего.