Astia vala femundis (СИ)

Это было невыносимо, думал я. Сейчас, однако же, стало ясно, как человек может заблуждаться. Как столь многое кажется незначительным и проходит мимо нашего взгляда!

Фаусто просил все больше, и, да простят меня боги, если бы ему были нужны только деньги!

Он требовал души. Ему нужны были души невинных и желательно молодых юношей. Когда я говорил с ним об этом, он начинал показывать, чего удалось достичь за весь период нашего сотрудничества. Признаться честно, я всегда был поражен до глубины души его упорством в любом начинании. То, что ему удавалось – вызывало во мне трепет. Я был теоретиком, Серафини, напротив, практиком. Он воплощал в жизнь то, что казалось несбыточным.

Лириум всасывался в кровь жертв, замещал пораженные Фаусто органы, восстанавливая их! Однако, спустя некоторое время, вызывал спутанные речи, а вслед за ними – буйное помешательство. Мы не знали, как обратить этот процесс. Серафини считал, что нужен сосуд во много сильнее тех, что я приводил ему до этих пор.

Нам нужно было проверить догадку о воздействии лириума на магию, но я понятия не имел, как мне добыть добровольцев из магов.

Мнение Фаусто относительно болезни сына поддерживало во мне желание двигаться дальше. Все, что я когда-либо изучал, пришлось подвергнуть рассмотрению, однако, пока мы думали, время уходило безвозвратно. В минуты отчаяния, я стучал в комнату к сыну, надеясь поговорить с ним, но слуга шептал, что Силиус запретил открывать дверь. Мой мальчик вырос, и в его власти было приказывать своим рабам что угодно – те не смели ослушаться.

Я мучился от того, что сын ненавидел меня и просыпался в кошмарном бреду, видя сон, в котором терял его вновь и вновь. Стоило ли говорить о том, как происходящее отражалось на моей бедной жене? Серафини сказал, что она больше неспособна зачать. Переживания неумолимо отразились на ее здоровье, она едва держалась!

Я должен был успеть. В тот день я бежал, и стража едва поспевала за мной. Я знал, что произойдет на Арене! Это должен быть кто-то из отряда Максимуса, моего верного генерала! Меня терзали сомнения, но я доверял своему чутью.

В тот день я ощутил нечто. Словно вспышка, будто схлопнувшаяся перед самым носом Завеса.

Я помню, как почувствовал магию, и тело покрылось мурашками, словно это было что-то противоестественное и неправильное.

В тот момент, прямо перед тем, как отдать распоряжение своему эдитору, я услышал песнь магии!

Я успел добежать к смотровому балкону, и мне удалось застать их выход.

Я видел, как солдат вели через территорию казарм к служебному входу Арены. Я шарил взглядом по разношерстной толпе собственных рабов, силясь отыскать источник. Эти вибрации воздуха, эта тончайшая связь, будто кто-то затаился, пытаясь спрятаться от любопытных глаз окружающих. Тот, кто был так нужен, находился у нас под самым носом!

Вот один из них прошел мимо: они не подозревали о моем присутствии, я был на втором этаже, под навесом, сокрытый в тени. Я наблюдал.

Второй, кудрявый и темноволосый, косая сажень в плечах, с широкой челюстью и большими ладонями.

Не он.

Нити магии плели свою паутину, отражаясь от тел, облаченных в легкие кожаные доспехи.

Мои рабы шли на гибель. Недельные сражения на Арене должны были возобновиться, пополненные свежей порцией молодой крови. Я отправил туда этих ребят, зная, что они встретят собственную смерть от бравых вояк магистра Фелциуса.

Некогда жалеть, мне нужно было продолжить бои, иначе, я потерял бы весьма внушительную сумму денег, чего нельзя было допустить, ведь я и так терпел немыслимые расходы на исследования Фаусто.

Звон в ушах усилился, и я замер, сжимая в руках ткань своей мантии. Это был гул из самой Тени, я никогда не замечал здесь ничего подобного.

Он шел, глядя на мир исподлобья: челка почти закрывала ему глаза, а большой двуручный меч, закрепленный за спиной, смотрелся нелепо, в сравнении с его худосочным телом. Мои солдаты питались достаточно, но этот казался чересчур худым и выглядел как ребенок, которого по чистой случайности приняли в отряд. Острые кончики ушей, выбивающиеся из-под густой черной копны волос, объяснили мне причину его жилистого телосложения. Передо мной оказался эльф. Но постойте, что же с ним было не так? Я до сих пор не могу дать разумного объяснения собственному чутью.

Тогда я прервал бой. Впервые поступил так, что мои же собственные слуги начали шептать за спиной. Но я знал, что любой ценой должен был увести этого мальчика с Арены.

— Ты можешь остаться жить, мне лишь необходимо твое согласие, — я нашел его на коленях, он был ранен, но, к моему великому облегчению, ничего серьезного. Он упирался ладонями в песок, и на них крупными каплями падала кровь. Меча эльф не отпускал до сих пор, пальцы, сжимающие рукоятку, побелели. Его трясло от ужаса, я видел, как те, кто были с ним, умерли.

— Убей меня, — вдруг отчетливо произнесло это эльфийское дитя.

В его словах было столько мрачной решимости, что по моей спине побежал холодок. Никогда не слышал, чтобы раб, пусть даже бесстрашный воин Арены, говорил с такой твердостью духа и совестливостью.