Астийский эдельвейс

— Кто знает… Никаких следов трещины я не нашел. Да и не это главное. Я, правда, не видел шестерни собственными глазами. Но если верить нашим техникам и приборам… Понимаешь, нет на Земле таких металлов. Нет! Вот что самое непонятное. Можно, конечно, допустить, что это какой-то сверхновый сплав. Но я говорил вчера по телефону со специалистами, те тоже не знают ничего подобного. Словом, загадочная история. А раньше тебе не приходилось видеть что-нибудь в этом роде?

— Раньше? Нет… Мне не приходилось. А вот, говорят, давным-давно…

— Ну? — насторожился Крайнов.

— Только это вроде легенды.

— Давай, давай, рассказывай!

— Так вот, говорят, что в давние времена… — и Максимка рассказал все, что слышал о Святом ключе и воре Малее. — Я потому это вспомнил, Петр Андреевич, что шестеренка моя, когда я выкопал ее из земли, тоже была вроде бы… тёплая.

Максимка замолчал и с опаской посмотрел на Крайнова, боясь, что тот поднимет его на смех. Но геолог и не думал смеяться:

— Так-так. Любопытно! Ты мне вот что скажи, этот крестик… Какого он был цвета и размера?

— Маленький, говорят, был, тонюсенький… А какого цвета? Не знаю…

— Тогда посоветуй, кто мог бы рассказать мне об этом поподробнее.

— А что, думаете, в самом деле могло быть что-нибудь такое?

Крайнов встал, одернул куртку:

— Думаю, если была шестерня, то мог быть и крестик.

5

В этот поход собирались давно. Еще в прошлом году Максимка обошел всех охотников на кордоне и в Отрадном, расспрашивая об озере, что лежало за Лысой гривой. Знали о нем все. Но ходили туда редко. Не любили почему-то охотники этих мест. Даже говорили о них с неохотой. Что-то, по их словам, было там «нечисто». Что именно «нечисто», никто сказать толком не мог. Но достаточно было видеть лица рассказчиков, чтобы стало ясно, что озеро действительно окружает какая-то тайна.

Добраться до озера, казалось, было не так трудно. Сразу за сопкой, что возвышалась над Вормалеем, лежала Гнилая падь, за ней еще одна сопка, чуть пониже, а от нее уж рукой подать до Лысой гривы. Так что за неделю, самое большее— десятидневку можно было, пожалуй, покрыть оба конца, особенно к исходу лета, когда падь немного просыхает. Все, с кем приходилось говорить Максимке, считали, что места эти в общем-то проходимые. По восточному склону сопки идет даже заметная тропинка, часто попадаются гари, а от сопки до Лысой гривы можно дойти по руслу небольшого ручья. Словом, заблудиться Максимка не боялся.

Труднее было уговорить ребят. На словах все они соглашались, что любые россказни об озере — сплошная чепуха, но стоило завести разговор о походе в те края, как у каждого сразу находилось какое-нибудь неотложное дело.

Наконец удалось договориться и с ребятами. Идти решили впятером. Но в последний момент у Маринки заболела мать, некому стало управляться по хозяйству, и в поход пошли четверо: Димка, Максим и Федя с Костей.

Вышли ранним утром, когда на кордоне еще спали, и к концу дня легко добрались до Дальней сопки. Здесь смастерили шалаш, плотно поужинали и, разложив небольшой дымокур, улеглись на душистой хвое. Начало было удачным.

Однако уже на другой день начались неприятности. Поиски тропы не увенчались успехом, пришлось идти сплошным буреломом. Поэтому еще до наступления темноты ребята выбились из сил, не пройдя и половины пути вокруг сопки. К тому же Димка потерял нож, у Феди развалился ботинок, а Костя натер огромную мозоль. Сам Максимка разодрал брюки и сильно зашиб колено. А до ручья оставалось еще не меньше дня пути.

Ночь прошла тревожно. В небе то и дело полыхали зарницы, снаружи, неподалеку от шалаша кто-то все время хрустел валежником, снизу, со стороны болота, доносились непонятные хлюпающие звуки. Решили спать по очереди, чтобы поддерживать огонь в костре. Но часов ни у кого не было, каждый будил очередного дежурного по собственному усмотрению, поэтому к утру никто не выспался, все были вспыльчивы и раздражены.

Больше всего споров вызвало перераспределение слишком тяжелой поклажи, взятой в дорогу. Наконец Димка догадался вынуть часть провизии из рюкзаков и, уложив в отдельный мешок, подвесить повыше на дерево, чтобы воспользоваться этим на обратном пути. Тут же на привале оставили кое-что из вещей. Потом Димка скрепил имевшимися у него ремнями ботинок Феди, Максимка перевязал, как мог, мозоль у Кости. Только после этого снова двинулись в путь.

Но сегодня дорога была еще труднее. Сплошные завалы, один выше другого, ощетинившиеся острыми сучьями, намертво скрепленные частым молодым ельником, громоздились на всем пути, изматывая силы и все больше усиливая раздражение, оставшееся после бессонной ночи. Димка не выдержал первым:

— К черту! Больше не могу. Совсем нога не сгибается.

— Я тоже, — почти простонал Костя, валясь на груду валежника. Федя без слов повалился рядом с братом.

Максимка снял рюкзак, вытер рукавом пот. Что можно возразить ребятам? Он еще с утра заметил, что Димка хромает больше обычного, а Костя еле ступает на стёртую ногу. У него самого колено распухло и горело как в огне. Но не возвращаться же обратно!