Астийский эдельвейс

Без мала у самого шурфа. А раньше-то я там не стрелял, зачем мне это. Вот и выходит, значит, не промахнулся я.

А то прямо позор на мои седины. Ну, извиняйте, что помешал. — Он нахлобучил шапку и вышел, чрезвычайно довольный тем, что реабилитировал себя в глазах Антона.

А тот не знал, что и подумать. Он долго рассматривал злополучный кусочек свинца, потом протянул Максиму:

— Ты что-нибудь понимаешь во всем этом?

Максим осмотрел пулю:

— Пуля, конечно, дяди Степана, это точно. И, судя по ней, старик действительно не промахнулся, но… — Он еще раз взглянул на сплющенный свинец. — Так деформироваться она могла лишь в случае, если бы ястреб был одет в стальную броню.

— Но ведь это же абсурд!

— Убедись сам.

— Не в этом дело. Но мог же Силкин ошибиться, перепутать что-нибудь, могла, наконец, пуля в земле удариться случайно обо что-то твёрдое.

— Всё могло быть. Только не слишком ли много таких случайностей?..

6.

Осень подкралась незаметно. Дни стояли еще ясные, солнечные. Однако по ночам лужи начали затягиваться ледком и хвоя на деревьях покрывалась мягким пушистым инеем. Пора было возвращаться в институт. Вторая экспедиция закончилась немногим удачнее первой. Титано-нептуниевое рубило, хранящееся в сейфе, так и осталось единственной находкой сезона, да и той друзья были обязаны случайной встрече с любознательным человеком.

Между тем, Максим так и не выбрал времени навестить свою новую знакомую. Не потому, что был слишком занят или ему не хотелось еще раз увидеть Таню, а, скорее, совсем наоборот, — очень уж часто он вспоминал ее, очень много думал о ней. Не о рисунке ее, не о событиях, невольной участницей которых она была, а о ней самой — ее глазах, ее улыбке. И это чрезвычайно смущало его, рождало самые противоречивые чувства.

Сколько раз, бывало, обойдя шурфы и штольни близ кордона, сворачивал он, будто ненароком, к зданию больницы и, задерживая шаги у знакомого крыльца, старался угадать, что делается там, за плотной шторкой освещенного окна. В такие минуты все вокруг — и ночь, и лес, и звезды — казалось, замирало и настораживалось вместе с ним. Таня была тут, рядом, в двух шагах. Стоило лишь стукнуть в дверь, и он снова увидел бы ее — красивую, взволнованную, ждущую. Он был уверен, что увидит ее именно такой. Хотел видеть такой. Но каждый раз что-то удерживало его от этих последних шагов к двери. «Нет, как можно? Так вдруг! Без всякого предлога!» — твердил он себе и поспешно уходил по тропинке в лес.

А потом где-нибудь на полпути между кордоном и Отрадным снова вспоминал ее такою, какой видел в последние минуты их встречи, — робкую, печальную, с набухшими от слез глазами и клял себя за идиотскую нерешимость, и давал самое торжественное обещание зайти к ней в ближайшие дни. Но проходила неделя, другая, и снова все повторялось..

Так прошло лето. Настала пора отъезда. Дальше было просто некуда откладывать визит к Тане. Не мог же он уехать, не повидавшись с нею. К тому же это был самый удобный предлог — зайти проститься. И сегодня, оставив все дела, Максим с утра отправился в Вормалей.

Таня была дома. Она вышла сразу, едва он стукнул в окно, но, кажется, не удивилась и не обрадовалась ему.

— Здравствуйте, Танюша! Я давно собирался зайти к вам… — начал он заранее приготовленную фразу и смешался, встретив ее пристальный, испытующий взгляд.

— Пройдемте в комнату, здесь сыро, — зябко поежилась Таня. — Простите, я не совсем здорова.

— Вы нездоровы. А я так некстати..

— Нет, это хорошо, что вы пришли. Я в страшной растерянности, Максим, — она взглянула на него и замолчала, видимо, не зная, как рассказать о чем-то важном* Лицо ее было бледным, осунувшимся. Глаза лихорадочно блестели.

Чувство неясной тревоги передалось и Максиму.

— У вас что-то случилось?

— Да… То есть, не то чтобы случилось. А, как вам сказать… На прошлой неделе я улетала в райцентр на конференцию И в мое отсутствие… Словом, кто-то был у меня, листал мой альбом. И оставил в нем… Да я сейчас покажу! — Она достала альбом и вынула тонкую прозрачную пластинку. Пальцы ее дрожали от волнения. — Вот, взгляните.

Максим взял её находку, повертел в руках. Пластинка как пластинка — что-то вроде слюды, только очень легкая и прозрачная. Он недоуменно взглянул на Таню, пожал плечами:

— Какая-то пластмасса. Может, вы сами в спешке.

— Нет, вы взгляните на свет!

Максим подошел к окну, поднес пластинку к глазам.

Ничего особенного. Та же опушка леса. Знакомая тропинка…

И вдруг… Всё это исчезло. Пластинка словно запотела, подернулась туманом. И яркая точка вспыхнула в белесой дымке.

— Смотрите, смотрите! — Таня тоже подошла к окну и встала у него за спиной. Но Максим и сам уже не мог отвести глаз от пластинки. Светлая точка быстро увеличивалась, приобретала все новые и новые очертания, и вот уже изумительный цветок, живой, пронизанный солнцем, напитанный росистой влагой, будто поплыл в воздухе позади пластинки. Да, в воздухе! Потому что пластинки больше не было. Была только рамка. И даже не рамка, а настежь открытое окно и за ним — огромное неоглядное пространство.